Северная Аврора
Шрифт:
Проезжая в коляске по городу, генерал Пуль заметил, что на некоторых домах среди царских, трехцветных, флагов виднеются и красные. Он вздернул брови:
– Что это?
– Это распоряжение господина Чайковского, - улыбаясь, ответил адъютант.
– Я уже узнавал... Он хочет показать рабочим, что новая власть имеет социалистические тенденции.
– Пусть немедленно уберет эти красные тряпки! Дурак!
– сердито сказал генерал.
Таков был его первый приказ.
На окраинах города гремели револьверные выстрелы. Стоило только
Когда один из иностранных патрулей добрался до Маймаксы, он попал под огонь рабочего отряда. Английские гидропланы тотчас же стали сбрасывать на Май-максу бомбы. Крейсер "Аттентив" переменил позицию и, почти вплотную подойдя к левому берегу Двины, открыл огонь по станционным постройкам и железнодорожному полотну. Обстрелу подвергся район около десяти верст, от пристани и станции Архангельск до станции Исакогорка. Часть снарядов ложилась на железнодорожный поселок. Там погибали люди и вспыхивали пожары.
Потылихин был ранен при столкновении с англичанами у Маймаксы.
Доктор Маринкин с трудом достал извозчика к почти через весь город привез своего приятеля к себе. По счастливой случайности ни один патруль не остановил их экипажа. Дома он сделал Максиму Максимовичу операцию. Рана была не опасная: осколок попал в мякоть плеча.
Бинты уже крепко стягивали Потылихину руку, обильные капли пота выступили у него на висках.
– Дня через два зайдете ко мне...
– Доктор из конспиративных соображений не советовал Потылихину обращаться в больницу.
– Не очень больно?
– Не страшнее, чем вырвать зуб, - ответил Потылихин.
Кончив перевязку, Маринкин снял халат, вымыл руки и, расправив усы, сел в кресло.
– Ну, до свадьбы заживет... Да, дела!
– пробормотал он, усмехаясь.
– С военной точки зрения, наша стрельба по крейсеру была ни к чему. Будто мальчишки из рогатки... Но в этом есть большой нравственный смысл. Пусть чувствуют, как мы их встречаем. Это действительно не хлеб-соль, а пули... Я рад, что участвовал в этом деле. И вы молодец, Максим Максимович! Благодаря вам люди держались хорошо.
– Благодаря мне?
– Потылихин покачал головой.
– Нет... Люди держались хорошо, потому что сердце у них горит против классового врага. Именно так, а не иначе.
Он встал и, уже направляясь к двери, спросил:
– Значит, вы остаетесь? Не предпринимаете никаких мер?
– Куда мне скрываться?..
– Доктор беспечно махнул рукой.
– Коллеги по госпиталю категорически обещают отстоять меня. Никакой политической деятельностью я не занимался. Уверен, что все кончится благополучно. И мое легальное положение будет весьма полезно.
На этом они расстались.
Потылихин вышел за ворота.
Из переулка послышались
"Каждому из вас я всадил бы пулю! Особенно поручику!"- с ненавистью подумал Потылихин.
Опустив голову, он пошел к лесопильным заводам, расположенным вдоль правобережья. Здесь, вдалеке от своей квартиры на Маймаксе, Потылихин надеялся временно поселиться у брата, который работал конторщиком на одном из заводов.
Теперь, когда возбуждение первых часов прошло, Потылихин едва двигался, чувствуя слабость и жар во всем теле. От сырого, влажного леса, наваленного на биржах как попало, от сушилен, под крышами которых штабелями были наложены недавно нарезанные доски, веяло терпким и кружившим голову запахом.
Левый двинский берег пылал. Горели станционные здания, зажженные снарядами с английского крейсера. Время от времени оттуда доносились глухие удары взрывов и выстрелы. Там еще дрался Зенькович. С двумя отрядами, красноармейским и морским, он отражал нападение на Исакогорку.
– Вологда?
– будто в телефонную трубку, кричал Зенькович над мерно постукивающим телеграфным аппаратом.
– Я еще дерусь. Буду драться до тех пор, пока хватит сил. Я Зенькович... Я Зенькович... Вологда! Вологда!.. Вы слышите меня? Эвакуацию военных грузов успел закончить. Только что отправил два состава! Отвечайте! Вологда!
Тоненькая ленточка телеграфа остановилась. Молодой боец-телеграфист наклонился к аппарату, постучал по передатчику и с отчаянием посмотрел на Зеньковича.
– В чем дело, Оленин?
– нетерпеливо спросил Зенькович.
– Приема нет. Линия прервана, товарищ военком... Перерезал кто-нибудь...
– хриплым от бессонницы и усталости голосом ответил телеграфист...
В помещение телеграфа вошел человек в клетчатом пиджаке и в шароварах с лампасами. Он остановился на пороге, как бы осматриваясь. В распахнувшуюся дверь неожиданно ворвалось татаканье ручных пулеметов. "Откуда они взялись?
– с недоумением подумал комиссар.
– Неужели кто-нибудь прорвался?" Стреляли невдалеке от конторы. Дверь в телеграфную опять захлопнулась. Неизвестный скрылся.
– Кто это?
– спросил военком телеграфиста.
– Ларский, здешний конторщик, - ответил Оленин, подымаясь и с трудом разгибая спину.
Пулеметная стрельба усилилась.
– Пойдем на улицу, что-то неладно, - сказал Зенькович, снимая с плеча винтовку. За окном раздался крик. Зенькович выглянул. "Конторщик" бил рукояткой револьвера молодого стрелочника, окруженного людьми, одетыми в красноармейскую форму.
– Что там такое?
– крикнул Зенькович, выбегая из помещения телеграфа.