Северный богатырь. Живой мертвец(Романы)
Шрифт:
Шереметев и Апраксин в своих блестящих мундирах сидели недвижные, важные, чувствуя, как гордой радостью наполняются их русские сердца.
Голицын встретил Петра и поднес ему ключи от крепости. Государь обнял Голицына.
— Благодарю, Михайла Михайлович! Без тебя не было бы сего радостного дня! Жалую тебя в полковники и отпишу тебе три деревни с людишками. Сам выбери! Жалую и всех солдат, и господ офицеров! Который достойнейший?
— Все, государь! — ответил Голицын.
— Так и быть должно! — радостно ответил Петр. — А ты что не радостен? — вдруг обратился он к Матусову, на которого упал
— У него брата убили, — ответил за Матусова Савелов.
— Брата? Как звать? Где был?
— Семен Матусов, полка Гулица, сержант. Был под Нарвою, — быстро ответил Савелов.
Петр кивнул и пошел дальше.
Ворота крепости были открыты настежь. Гремела музыка, и, заглушая ее, раздавались залпы пушек.
— Знатная была виктория! — с чувством торжества сказал Петр. — Теперь, Алексаша, устрой великое возлияние богу Бахусу. Где мне квартира?
— В комендантском доме.
— Фатеев, — сказал Петр, — ты у меня нынче за денщика. Пойдем писать письма. Алексаша! Готовь все к пиру!
Фатеев, охваченный радостью от неожиданной милости, трепетный пошел следом за государем. Савелов посмотрел ему вслед с нескрываемой завистью.
— Задаст он ему баню! — смеясь сказал Багреев. — Ведь у него работы сейчас выше маковки будет и вся наспех.
Матусов стоял с безучастным равнодушием ко всему. Он только что вчера похоронил своего брата. Савелову было жалко его до слез.
— Семен, — окликнул он его, — пойдем выпьем! Степана не вернуть, а мы за него этим кургузым шведам дадим памяти! Пойдем!
Матусов встрепенулся. Его глаза сверкнули, кулаки сжались.
— Пойдем! — сказал он отрывисто и прибавил: — Только для этого и жить буду!
Савелов увидел Якова и позвал его с собою.
— Иди и ты! Слышь, князь обещал тебя перед царем отличить!
Яков широко улыбнулся.
— У меня денег нет.
— Глупости! Иди!
Митька уже нашел полуобгорелый дом, занял его и открыл в нем торговлю. Его рябое, скуластое лицо все обратилось в сплошную улыбку, маленькие глазки светились радостью.
— Устроился? — окликнул его Савелов. — Ну, давай нам есть и пить!
— Мигом! Эй, Матрешка! Живо!
Матрешка вырвалась из объятий преображенца и подбежала к Савелову.
Попойка в кабачке стала разгораться. Матусов, под влиянием выпитого, клялся убить пятьдесят шведов и стучал кулачищем по столу.
Яков поддакивал ему и говорил:
— Теперь в Канцы придем, там я уже до Ливенталя доберусь!
— А кто Ливенталь? — спросил Савелов.
— А мой ворог. Меня он в Канцах повесить хотел, да я, вишь, не дался.
— А ты сам-то откуда?
— Я-то? Да из нашего поселка… из Спасского.
Савелов даже подпрыгнул и ухватил Якова за руку.
— Из Спасского? — закричал он. — Может, ты там кого знаешь?
— Всех знаю. Родился там, рос.
У Савелова сперло дыхание.
— Пряхова купца знаешь?
— Охо-хо! — засмеялся Яков, — да я сам — Пряхов, купца Пряхова сын.
— А… Катерина?… — задыхаясь и сжав Якову плечи, спросил Савелов.
— Сестра моя! Да постой! Ты — Антон? И на коне? И Мариенбург брал?
— Я, я!
— Ну, так она наказала сыскать тебя и кланяться, — сказал Яков, и в тот же миг Савелов сжал его в своих объятьях.
— Друг мой, брат!
XVI
Царский пир
Фатеев был, как в угаре; никогда еще он не испытывал такого смешанного чувства радости, страха, гордости, преданности, как теперь, когда царь, отличив его, позвал с собою на работу.
— К столу садись, — отрывисто сказал ему Петр, — бери перо, бумагу и пиши! Чего не дослышишь, спроси, а не то чтобы на авоську! Ну!..
Он сбросил казакин, раскурил свою трубку и начал диктовать письма о «знатной виктории» князю Ромодановскому [11] , Апраксину, Виниусу, Стрешневу, думному дьяку Иванову и еще разным лицам. Он диктовал быстро, отрывисто, но каждое слово словно чеканил, а в промежутке слов расспрашивал Фатеева о подробностях штурма.
Тот писал и рассказывал, что видел сам. Страх прошел; Фатеев даже словно забыл, что с ним Петр, который за малейшее упущение карает тотчас собственной дланью и который от пустого слова иной раз приходит в безумную ярость.
11
Ближайший сподвижник Петра I по делам внутреннего управления, князь-кесарь.
— Так, так, — говорил Петр, — мои орлы молоды да задорливы. Ну, пиши: «Сир (это нашему кесарю), покорно доносим вашему величеству»… А лестницы коротки были? Где же все знать!.. «что крепость Нотебург, по жестоком»… да, жесток бой был… Как того звать, кто надоумил лестницы вязять?
— Яковом! Тот самый, что вначале один пушки отбил.
— Из Спасского? Охотник? Молодец! Отличить его надо!.. «и чрезвычайно трудном приступе, который продолжен был выше двенадцати часов, на имя вашего величества сдалась на аккорд»… Напомни мне про этого Якова и про того, у которого брата убили. «А как тот балагур был, о том пространнее буду доносить впредь»… Сегодня и то времени нет Надо еще с Алексашей поговорить… «а ныне не успел… Сею викториею поздравляю ваше величество. Пребываю»… Отложи, я потом ужо сделаю. Теперь на Москву пиши о встрече. Через две недели там буду. Ты со мною! Зело ты грамотен. За границей не был?
— Не был. В московской школе учен.
— Добро и то. Не всем фортификацию знать да иные науки, нужны и просто грамотные да честные люди. Зови Алексашку!
Фатеев выскочил в соседний покой и, увидев Меншикова, поклонился ему и сказал:
— Государь зовет!
Меншиков тотчас вошел в горницу.
— Ну, — приветствовал его государь, — фортецию взяли, господин комендант. А что нашли в оной фортеции?
— Сосчитано, государь, изволь видеть! — И Ментиков из-за обшлага мундира вытащил бумагу и стал читать: — Орудий медных, на стенах, 23; чугунных — 116; ручных гранат — 4800; бомб — 160; ядер — больше 11 000; картечей — 400; пороха — 270 бочек; ружей — 1100; шпаг — 300; лат — 172, а также в бочках селитра, смола и сера; немало и амуниции, и много добра; только снеди нет, а вино тоже нашел доброе и в изрядном количестве!