Северный богатырь. Живой мертвец(Романы)
Шрифт:
— Ну, чего лезешь? — сказал он недовольно.
Голова вздернулась, и все увидели рядом лицо с крошечной бороденкой, с маленькими, плутовскими глазками и носом, похожим на маленькую свеклу.
— Экая харя! — недовольно пробормотал Пряхов. — Чего лезешь, говорю?
— Милостивец, господин мой! — сипло заговорил архиерейский холоп, — дозволь мне в твоих холопах сим временем быть и послужить тебе честью.
— У меня и свои есть!
— Милостивец, господин честной! Аз мал и ничтожен; влекусь из далеких Соловков и нет мне среди еретиков, и люторцев
— Ну, ну, — остановил его Пряхов, — довезу тебя. Отстань!
— Милостивец! — воскликнул лохматый и скрылся.
— Кто это, с нами крестная сила? — спросила Ирина Петровна.
Пряхов объяснил.
— Богомерзкая рожа, прости Господи! Прямо висельник!
— У их архиереев эти в самом почете. Он и акафист споет, и человека, что овцу, задерет, — усмехнулся Пряхов. — Ну, выходите, что ли!
На пригорке, покрытом мхом, услужливые работники разостлали ковер и уставили на него еды и питья — меду, браги и сбитня. Путники вышли и расположились выпить, поесть и отдохнуть. Невдалеке от них работники и приказчики развели огонь и в котелке заварили толокно; стреноженные кони мирно щипали траву. Всем стало весело.
Пряхов подозвал архиерейского холопа и поднес ему чарку. Тот перекрестился, выпил, крякнул и с забавной ужимкой опрокинул пустую чарку над своей головой.
— Твое здравие, господин! — сказал он.
— Спасибо! Как звать-то тебя?
— Зови, господин, Агафошкой, Агафошка Рыжий, так меня все и кличут.
— Зачем был ты в Соловках?
— Архиерей спосылал к игумену с цидулою, а что в ней было, того не знаю, ныне же иду вспять, от игумена цидулу несу и опять, что в ней, того не знаю. Не умудрил Господь грамоту знать.
— От попа к попу, — пробормотал Пряхов, — а самого видел?
— Кого, милостивец? — спросил Агафошка.
Пряхов нахмурился. Как старовер и противник новшеств, он не хотел произнести слово «царь», считая Петра за антихриста.
— Самого, — уклончиво повторил он, — он в тех местах был.
— Сподобился, господин!
— Что же он тебе не помог?
— А с чего? Он до нас не охотник. Ему солдат поболе, а не служителей, которые при церковном благолепии.
— Истинно так, — сказал Пряхов усмехнувшись. — Никого ему не надобно, только бы табашников да немцев. Слышь, говорят-то о нем, что это — обманный царь, что его еще у матушки Натальи на басурманское дитя обменили. Как вырос, так его туда и потянуло!
— Будет тебе! — остановила мужа Ирина Петровна и потянула его за полу.
— Не веришь? — спросил Пряхов.
Ирина Петровна качнула головой и выразительно указала головой на Агафошку. Тот стоял и, видимо, жадно ловил каждое слово купца.
У Пряхова вдруг сжалось сердце, и он быстро встал.
— Эй, ребята, сбирайтесь! Посидели, отдохнули и будет! Пора и в путь!
Работники вскочили от костра и бросились исполнять хозяйский приказ.
Спустя полчаса, возок уже ехал дальше, везя на козлах рядом с кучером
XIX
Предатель
Дороги до Новгорода были тогда не нынешнее шоссе; всюду были грязь да ухабы, особенно в гнилую северную осень. Однако — трух да трух, где поскорее, где потише — Пряхов с семьею добрался наконец до Новгорода, бывшего когда-то великим, и Катя, взглянув из-за фартука, закрывавшего окно, увидела и синеющую ленту Волхова, и крест на храме св. Софии и радостно закричала:
— Приехали!
Пряхов приказал остановиться и, подозвав одного из приказчиков, сказал тому:
— Возьми коня, поезжай вперед и предупреди Петра Грудкина, чтобы встретил нас.
— И я с тобой, милостивый! — увязался с приказчиком архиерейский служка.
Приказчик взял легкую двуколку, что была привязана позади обоза, впряг коня и быстро погнал в город.
Ирина Петровна набожно перекрестилась.
— Ну, доехали, слава Богу! Господи! Все суставчики размотало. Теперь, как приеду, два дня спать буду.
— Не до сна, мать, — шутливо ответил Пряхов, — надо дом обставлять!
— А девки наши на что?
— А они валяться будут! — и Пряхов добродушно засмеялся.
А кони шли легкой рысцой и скоро въехали в городской посад.
По бокам показались домики.
Переехали площадь, на которой стояла виселица с недвижно висящим удавленником.
— С нами крестная сила! — испуганно воскликнула Ирина Петровна. — Отвернитесь, девушки! У нас, в Спасском, никогда такого не бывало.
— На то, матушка, город, — объяснил Пряхов, — тут и приказ, и суд и кат [12] , да и татей с разбойниками немало.
12
Палач.
Показались городские стены. Кибитка, а за ней обоз, проехали ворота, у которых стояла стража в кафтанах и треуголках, с волосами, заплетенными в косу. Показались купцы и мещане, проехал майор на коне, прошел поп в огромной шляпе. Вот и гостиный ряд с кучей открытых ларей, площадь Софии, храм, а там заворот, широкий Волхов, и над ним, на обрывистом берегу, тенистый сад за высоким забором. Это и были дом Пряхова и его кладовые. Ворота были раскрыты настежь, и у ворот стоял высокий, крепкий мужчина в длиннополом кафтане, с красивым, строгим лицом, обрамленным рыжей, словно огненной, бородой.
Пряхов вышел из кибитки и, обнявшись с этим человеком, трижды поцеловался.
— Господи Иисусе Христе! — сказал он. — Все ли слава Богу, Саввич?
— А чему быть худому? — ответил его старший приказчик и друг Грудкин, — все в порядке. За товарами три баржи послал недавно — кожи послал да лен, да пеньку. Доченька! — воскликнул он и раскрыл свои объятия, причем его лицо сразу просветлело.
Софья с легким возгласом прильнула к его груди.
Грудкин нежно погладил ее по голове, а затем произнес: