Северный богатырь. Живой мертвец(Романы)
Шрифт:
Зато невыразимой отрадой пахнула на всех северная весна. Вдруг воздух потеплел, снег почернел. Нева вздулась. Однажды под утро на реке раздались словно залпы орудий. Все испуганно повскакали со своих постелей, а потом выбежали на берег, и глазам всех представилась величественная картина вскрытия реки. Нева буквально сбрасывала с себя оковы. Вздувается ледяная кора горой, круче, круче и вдруг с пушечным выстрелом разломится сразу, рассыплется на десятки кусков, и эти куски, как осколки ракеты, полетят в разные стороны.
Один упал подле Меншикова, и тот весело рассмеялся.
— Будто
А залпы выстрелов раздавались друг за другом, и освобожденная Нева с победной гордостью несла вниз осколки разбитых покровов.
Солдаты стали спускать челны и лодки. Меншиков приказал снарядить баркас. Повеяло весенним теплом, зазеленели чуть-чуть берега, и всем стало весело, и все забыли про суровую стужу.
Меншиков, сидя с Багреевым за столом с чаркой вина, сказал:
— Ну, скоро и сидению нашему конец. Сейчас все наши подойдут, и пойдем дальше на Ниен-крепость.
Багреев угрюмо кивнул головой.
— Скорей бы!
— Скоро теперь!
И правда, однажды утром послышались как бы вдалеке звуки горна и песен.
Солдаты выскочили на берег.
— Там! Там! — кричали они, указывая на ту сторону реки, откуда слышался глухой шум.
— Баркас! — приказал Меншиков, и в разукрашенном баркасе со своими офицерами перебрался на другой берег, где тотчас велел раскинуть палатку и приготовить стол.
Шум приближался, и скоро все увидели головные колонны войска, а там потянулись орудия, обозы, и к палатке Меншикова на таратайке подъехал Апраксин.
— Куманек! Ну, здравствуй! — закричал он издали.
— Хлеба-соли откушать! — весело ответил Меншиков.
Они крепко обнялись.
— Что, шведы не трогали?
— Где им! А вот морозы…
— Ну, теперь ни их, ни шведов не будет! Или я первый?
— Первым объявился.
— Как наказ был! — сказал Апраксин. — Ну, я со своими распоряжусь, а там и угощай!
Берег скоро оживился. Забелели палатки, затрещали и задымили костры, понеслись вниз по реке громкая речь и веселый смех.
Быть может, он донесся по воде до шведов; Матусов же, услышав этот шум, вскочил с кочки, на которую прилег отдохнуть, и чуть не бегом пустился по берегу к родным ему войскам.
Берег оживился и мало-помалу весь заполнился войсками, отдохнувшими без военного дела на постоях. Пришли Брюс и Шереметев.
Часть войска перекинулась на другой берег. В крепости расположились офицеры, и у Меншикова, что ни день, шел пир горой и лилось море вина.
— Доволен подарком-то, Данилыч? — спросил Меншикова Шереметев.
Тот лишь головой покрутил.
— Уж не знаю, как и отблагодарить тебя! Горда только. Я, знаешь, хочу, — и он зашептал Шереметеву на ухо.
Фельдмаршал засмеялся и сказал:
— И прокурат ты, Александр Данилович!
Матусов пришел к Меншикову с рапортом, и тот, внимательно выслушав его, отобрал у него записки.
— Ну, а тот? — спросил Меншиков.
Матусов вздохнул.
— Что же, думаешь, убили?
— Не иначе, — тихо ответил Матусов.
Вечером он свиделся с Багреевым, и они горячо обнялись после долгой разлуки, а потом, когда легли друг против друга,
— Вот как убили тогда Степана, думал — умру от горя, не знал, как жить без него буду. Потом с этим Яковом сдружился. Мы ведь с ним совсем как братья жили, и вдруг такое… Ежели бы не царев приказ, да разве я ушел бы от него? Я бы либо умер с ним, либо отбил его от шведа; да, вишь ты, напали на меня, я и не мог! И его уволокли. Ах, Яша, Яша!
— У всех у нас свое горе, — заговорил Багреев. — У меня, Сеня, даже хуже твоего! Тогда мне Савелов-то чуть не в смех был, а теперь самому плакать впору. Привез я Меншикову полюбовницу, а она мне, как жизнь, дорога! Живу всю зиму и гляжу, как он ее то обидеть норовит, то поцеловать; она — в сторону, а он, коли что, и бить ее может.
Обоих охватила тоска. А белесоватая, северная, весенняя ночь и томила, и нежила.
Пришло известие, что скоро будет к войску царь.
Началось ученье. Что ни день, солдаты маршировали, брали примерную крепость, стреляли и воинственным гулом наполняли весь воздух.
А царь уже ехал к своим любимцам, ехал, не зная устали.
В течение времени с ноября по март месяц, где только не побывал он. Проехав в Москву, он после торжественной встречи целый месяц пировал со своими друзьями, после чего поскакал в Воронеж, чтобы укрепить его на случай набега крымских татар. С огромной свитой ехал он через Коломну, Иван-озеро, дачи Кикина, Лефорта, Меншикова, на Иван-озере остановился на день передохнуть и снова поехал. Потом Петр остановился у истоков Воронежа и здесь основал город Раненбург. 3 февраля 1703 года он начертил план, наметил пять болверков, означил ворота и все пять болверков почтил таким пьянством, какого давно не помнили и в Москве. Пятого он уже был в Воронеже, осматривал верфи, а спустя неделю ездил на место впадения Дона в Воронеж и основал город Тавров. Оттуда с такой же быстротой он направился в Шлиссельбург, отписав в Москву Ромодановскому и Виниусу, чтобы они озаботились боевым припасом для его походов на шведа.
Девятнадцатого марта 1703 года Петр уже подъезжал к берегам Невы, где его ждали все военачальники и Ментиков, молодой комендант Шлиссельбурга.
XXXIV
Приезд царя
Меншиков ждал царя с анисовой водкой, с винами, с угощениями, затевая «велие возлияние Бахусу», но, к его удивлению, с длинным поездом приехала свита без царя.
— А где государь? — растерянно спросил Меншиков.
Иван Толстой и князь Гагарин засмеялись.
— Да разве не знаешь его? Отъехал в ночь, нам не доложив. Должно быть, здесь где-либо.
Апраксин и Шереметев переглянулись и в один голос сказали:
— У нас, слава Богу, все хорошо!
Меншиков оправился.
— Все в порядке увидит! — сказал он.
А царь действительно один, в своей одноколке, в сопровождении неразлучного денщика Фатеева, поехал к берегам Невы. Увидев белеющие палатки, он весело засмеялся и сказал:
— Мои генералы не запоздали, вовремя прибыли!