Северный крест. Миллер
Шрифт:
Капитан второго ранга встревоженным голосом переговаривался с машинным отделением — машина работала на пределе, шатуны расхлябанно громыхали, один из офицеров, занявший место кочегара, был обварен паром. Бед и забот становилось всё больше, а скорость движения «Минина» во льдах, наоборот, делалась меньше.
Двадцать первого февраля началось восстание в Мурманске, а двадцать второго «Минин» остановился во льдах — идти дальше было нельзя.
Миллер помрачнел: это походило на плен. Попрочнее, потяжелее, чем красный плен — из красного
— Нам надо сменить маршрут, ваше высокопревосходительство, — сказал Миллеру капитан второго ранга. — В Мурманск нам идти нельзя.
— Что вы предлагаете?
— Идти в Норвегию.
— Хорошая идея, — одобрил предложение кавторанга Миллер. — Только вначале надо выбраться из ледяной ловушки, в которой мы находимся.
— Надежда одна — смена ветра, — сказал кавторанг. — Ветер сменится, раздвинет льды... Нам-то и надо всего ничего, ваше высокопревосходительство, чуть-чуть только одолеть, а дальше машина сама справится.
Однако льды давили всё сильнее и сильнее, уже затрещали борта «Минина»; кавторанг с тревожным видом облазил трюмные помещения, каждый угол осветил электрическим фонарём — нет ли где течи?
Течей не было, хотя трюмы попахивали заплесневелой сыростью, на металлических балках поблескивали капельки влаги. Влага эта могла образоваться от разницы температур — в трюмных помещениях, особенно примыкающих к машинному отделению, где температура иногда поднималась так высоко, что люди, работающие там, раздевались до нижнего белья.
Миллер теперь каждый час наведывался в рубку и задавал один и тот же тревожный вопрос:
— Ну как, ветер не сменил направление?
Кавторанг с печальным видом качал головой:
— Нет.
По лицу Миллера пробегала тревожная тень, и он, озабоченно сгорбившись, покидал рубку. На сакраментальный вопрос командующего кавторанг давал половинчатый ответ, вторую половину он не озвучивал, придерживал, впрочем, делать это можно было до поры до времени — льды продолжали нагромождаться, крепнуть, обстановка становилась всё хуже и хуже.
Так продолжалось до ночи. Ночью ветер стих. Это был добрый знак, означающий, что силы в старом ветре поистощились, нарождается новый ветер, и у него может быть совсем другое направление.
Ночью Миллер пришёл в рубку.
— Ну как?
— Ветер меняется.
Миллер перекрестился, лицо его задрожало, делаясь мягким, каким-то женским.
— Слава Богу! — пробормотал он.
Где-то глубоко внизу тихо работала машина, сопели, пропуская пар в дыры, незнакомые механизмы, к этим живым звукам добавлялся звук мёртвый, рождавший невольное оцепенение — тихий назойливый треск... Ну словно в трюме лопалась обшивка, словно она сделана из картона, а не из металла. Миллер насторожился, вытянул голову:
— Что это?
— Льды, — коротко пояснил кавторанг.
Вот треск раздался в другом месте — в противоположном конце «Минина». Вот дрогнул
К десяти часам утра изменившийся ветер немного отжал льды от «Минина», и кавторанг дал команду двигаться вперёд.
«Минин» медленно пополз к чистой воде. Через несколько часов он выбрался из плена.
— Куда всё-таки держим курс, ваше высокопревосходительство? — поинтересовался кавторанг у Миллера. — В Мурманск или в Норвегию?
Миллер неприятно подвигал нижней челюстью, словно не смог защититься и получил прямой боксёрский хук в подбородок, подвигал, приходя в себя от боли, челюстью снова и произнёс хрипло, почти мученически:
— В Норвегию.
Ветер, ударивший в лица людям, находившимся в эту минуту на палубе, оказался неожиданно тёплым и влажным. Очень неожиданный ветер для суровых здешних широт. Люди, толпившиеся на палубе, стали недоумённо оглядываться, глаза у них заблестели.
Никто из них, ни один человек не подумал о том, что это был ветер Гольфстрима.
«Минин» шёл с потушенными огнями, держась подальше от берегов — из радиограмм, перехваченных ледоколом, было известно, что из Мурманска всё-таки вышли несколько кораблей на перехват; если переполненный ледокол попадётся им на глаза, то бой будет коротким — не пройдёт более пяти минут, как «Минин» пойдёт на дно. Спрятаться в скалистых фьордах было негде.
Через сутки с небольшим впереди увидели небольшой пароход, отчаянно пытавшийся увеличить скорость и оторваться от «Минина».
Когда судно ведёт себя таким образом, оно неопасно.
Кавторанг определил точку, в которой они находились, потом проверил и перепроверил её и не сдержал довольной улыбки — они уже плыли в норвежских водах. В этих водах «Минину» не был страшен никто. Кроме судов с норвежским флагом, естественно. Однако беглецы рассчитывали на радушный приём норвежцев.
Надпись на корме судна, идущего впереди, разобрать не удалось — сколько кавторанг ни наводил бинокль на резкость, сколько ни вглядывался — бесполезно.
Через полчаса выяснилось, что пароход этот — мурманский, «Михайло Ломоносов», на нём в самый последний миг — дальше было бы уже поздно — город покинули лётчики — англичане, отряд бельгийских добровольцев и большая группа русских офицеров.
Люди на «Ломоносове», увидев на «Минине» (корму ледокола продолжала украшать пушка с грозно ощупывающим пространство стволом) полосатый доброфлотовский флаг, едва не заплакали от радости — они думали, что их догоняет красный корабль, а оказалось — свои...