Северный шторм
Шрифт:
Цепь прикованных к Ярославу надежд и судеб была не менее длинной, чем та, которая тянулась и за Лотаром Торвальдсоном. Вот только наследник конунга был и оставался верен своему отцу, а Ярослав… А что Ярослав? Как ни назови сейчас княжича – безответственным глупцом, блудным сыном или даже изменником Родины, – поздно теперь ему искупать вину, вставая на только что обнаруженный путь, на сей раз действительно истинный.
Жаль только, что путь этот являлся очень коротким. Между его началом и концом был всего лишь шаг. И хоть Ярослав отчетливо видел это, он все же решил пройти этот единственный шаг с гордостью – именно так, как и подобает идти по жизни сыну великого русского князя…
Ярослав расправил плечи, совершил глубокий вдох, собираясь с силами, после чего посмотрел в глаза магистру Аврелию и уверенно заявил:
– Да плевать я хотел на ваши угрозы! Можете тащить меня в узел связи
Разъяренный Аврелий вскочил со стула так внезапно, что надзиратели вздрогнули и, казалось, чуть было не бросились спасать пленника от взбесившегося инквизитора. Впрочем, магистр воздержался от рукоприкладства, хотя кулаками замахал, словно разминающийся перед матчем боксер.
– Вздумал погеройствовать, щенок?! – гневно вращая глазами, прокричал Аврелий. – Что ж, не ты первый пытаешься удивить магистра Аврелия норманнской стойкостью! Не далее как вчера я общался с одним из твоих мерзких собратьев-язычников! Уже через полдня этот бравый вояка ползал передо мной на коленях, умоляя принять его обратно, в лоно Единственно Правильной Веры, и поскорее предать очистительному Огню! Неужели думаешь, что ты окажешься крепче? Тебе раздробили руку, и ты решил, что испытал самую страшную боль в своей жизни? То, что ты пережил у Стефанопулоса, у меня в Комнате Правды покажется тебе легким уколом иглы! Но раз уж ты решил усложнить себе жизнь – о поверь, не нам, а только себе! – я открою тебе секрет: для почетных гостей у меня всегда припасено кое-что особое! Как говорит один мой брат по Ордену: исключительно мучительное! Итак, княжеский сын, каково будет твое последнее слово?
– Я вам уже все сказал и не намерен повторяться! – процедил Ярослав. Достоинство обреченного на смерть проснулось в нем, словно острыми прутьями арматуры пронзив и укрепив надломленную прежними пытками волю. Разумеется, такому матерому истязателю, как магистр Аврелий, сломать ту арматуру было проще простого. Но теперь у Ярослава появилась действительно веская причина стискивать зубы и сносить пытки молча. Княжич даже готов был откусить себе язык, лишь бы не проронить ни слова перед радиопередатчиком, к которому пленника живого или полумертвого, но доставят. Ярослав больше не мечтал о прелестях Валгаллы и не молил богов облегчить его страдания. Он собирался с мужеством, чтобы в одиночку выстоять против самого страшного чудовища в мире – Ордена Инквизиции. И хоть финал этой битвы был предрешен, Ярослав намеревался приложить все усилия, чтобы чудовище надолго запомнило его истинно княжеский характер.
– Будь по-твоему, – подытожил магистр Аврелий, вставая из кресла и давая понять, что умывает руки. – Только не спрашивай потом Господа, зачем он отвернулся от тебя. Это ты, упрямец, отвернулся от него и заткнул уши, не желая внимать голосу разума. Глупый мальчишка! А мог ведь еще жить да жить…
12
– …Я знаю, Сверкающий Хьюки, что ты не держишь на меня зла за вчерашний гнев. Кровь гонца, принесшего мне скорбные вести, – плохая пища для тебя, но так уж получилось, мой друг… Даже боги порой бывают несдержанны в гневе, что же тогда говорить о нас, презренных обитателях срединного мира… Будь сегодня жив великий Один, он бы разделил со мной мою печаль, и ты, Сверкающий Хьюки, непременно передал бы мне от него слова соболезнования. Видар – молодой бог, и ему, к сожалению, меня не понять. А Один бы понял. Ведь когда-то Отцу Побед тоже довелось потерять своего любимого сына Бальдра. Но Бальдр воскрес и сегодня правит миром вместе с братьями – Видаром и Вали. А мой Лотар не воскреснет никогда… Нет, Сверкающий Хьюки, я не ропщу. Лотару суждено стать одним из лучших эйнхериев, и, когда наступит мой час прибыть в чертоги Видара, сын встретит меня там и мы с ним уже никогда не расстанемся… Вот только… все должно было случиться наоборот. Это я должен был встречать Лотара в Валгалле через много лет и встречать не молодого форинга, а убеленного сединами старца, которого сразу бы и не узнал… Ответь, Сверкающий Хьюки, неужели у божественных норн не хватило нитей, чтобы соткать для моего сына большую паутину судьбы, хотя бы такую же, как моя? Вот полотно короткой жизни Лотара, все передо мной. И край этого полотна оборван… Скажи мне, мой друг, разве пристало ткачихам с тысячелетним опытом так неряшливо выполнять свою работу? Когда представится случай, я
– Вы позволите, дроттин? – Не решаясь войти, Горм Фенрир отодвинул полог палатки и, смиренно склонив голову, ожидал ответа конунга.
Вороний Коготь поднял на датчанина тяжелый взгляд и жестом пригласил форинга внутрь, а затем подошел к деревянной стойке посреди палатки и аккуратно положил священную секиру в футляр.
Кроме этой стойки и футляра со Сверкающим Хьюки, в палатке больше ничего не было. Грингсон отвел ее только для совещаний со своим безмолвным стальным советником. После того как в лагерь доставили тело Лотара, конунг редко покидал эту палатку. Он практически не ел, подолгу сидел прямо на земле и, держа в руках священную секиру, негромко разговаривал с ней. Никто, кроме Фенрира, не смел беспокоить сейчас Вороньего Когтя. Лишь форинг датчан был вхож в палатку для бесед дроттина с богами. Горм выслушивал все приказы конунга и передавал их по назначению, а также доставлял Торвальду свежие новости. Хоть конунг и пребывал в глубоком трауре, он ни на минуту не забывал о том, что творится за пределами обители Сверкающего Хьюки.
– Разрешите доложить, дроттин? – так же, не поднимая глаз, поинтересовался Горм.
– Да, – буркнул Вороний Коготь, оставшись стоять у раскрытого футляра с секирой и в задумчивости поглаживая ее холодную небесную сталь.
– Только что вернулась диверсионная группа Свейна, – приступил к докладу форинг. – Нам больше не проникнуть в Цитадель через проход Хенриксона. Похоже, перед тем, как выбраться из тоннеля, русские взорвали его нашим же динамитом.
– Хенр-р-р-р-риксон! – в бессильной злобе прорычал Вороний Коготь, грохнув кулаком по стойке с футляром. – Если бы не этот ватиканский предатель, мой Лотар не лежал бы сейчас в ожидании своего последнего путешествия на закат, а я не сооружал бы для сына корабль Бальдра – траурную ладью «Хрингхорни»! Как же я недооценил этого Хенриксона! Старая змея не менее опасна, чем молодая, и ее жало до самой смерти будет источать яд! Да, проклятый Стрелок имел право разозлиться на нас за то, как мы хотели с ним поступить! Но речь сейчас не об этом. Именно Стрелок втянул в это дело Лотара, и мой сын погиб по его вине! Хенриксон первым пытался нас обмануть, спрятавшись за спиной Лотара от ватиканских пуль!
– Абсолютно верно, дроттин, – поспешил подтвердить Горм. – Вы же заметили, как скрытен Хенриксон – маскировался под телохранителя этого недомерка-посла, но тот без его одобрения и вякнуть не смел. Хенриксон твердо пообещал Лотару, что вытащит из Ватикана его друга. Хотя сам Стрелок вряд ли верил в свой успех и знал, что Ярослава уже не спасти. Хенриксон шел в Ватикан лишь для того, чтобы потом доложить своему покровителю, что им были предприняты все меры для спасения княжеского сына. Лотар поверил лживому негодяю и погиб, даже не подозревая, что Хенриксон использовал его лишь как средство, чтобы проникнуть в город.
– Вот что, форинг… – Вороний Коготь приблизился к датчанину и упер ему в грудь указательный палец. – Ты лично доставишь ко мне этого Стрелка! И непременно живым, ты понял? Хенриксон говорил, что на поиски Ярослава ему нужна неделя. Полагаю, здесь он нам не врал – преступнику будет тяжело вести розыск Ярослава под носом у Пророка. Поэтому у нас есть все шансы перехватить Стрелка. Не в Цитадели, так за ее пределами. Расставь патрули по всем дорогам – русские послы не должны покинуть окрестностей Ватикана. Кто упустит их, ответит головой. Это и тебя касается, форинг.
– Не беспокойтесь, дроттин, я отыщу Хенриксона, – уверил конунга Фенрир. – Змея хитра, но она не сможет все время таиться по норам. Мои соколы глазасты, и у них цепкие когти. Как только змея выползет на солнцепек, ей от нас не уйти… Но у меня есть для вас и хорошие новости, дроттин.
– Хорошие новости… – угрюмо повторил Грингсон, возвращаясь к бархатному ложу Сверкающего Хьюки. – Разве могут сегодня новости быть для меня хорошими, форинг?
– Виноват, дроттин. – Голова датчанина склонилась еще ниже. – Прошу простить меня за мои необдуманные слова.