Sex Pistols. Гнев – это энергия: моя жизнь без купюр
Шрифт:
Как только мы собрались вместе, игра Кита поразила меня. Тогда была популярна идея, будто после Джими Хендрикса никто больше не сможет играть на гитаре. Что типа в этом нет никакого смысла, инструмент исчерпан. Однако, на мой взгляд, игра мистера Левена полностью доказала, что это не так. Мне кажется, это было творчески и очень инаково; немного диссонанса, который тем не менее разрешался музыкально. Очень похоже на транс. Он не сбивался, но как бы разлетался одновременно в разных направлениях, никогда не теряя фокуса. Я находил это чрезвычайно захватывающим и очень, очень вдохновляющим. Не покидало ощущение, что он играл как ритм-гитарист,
Таким образом, музыкальный ландшафт был намного шире, чем некоторые себе это представляют. У нас имелись все возможности для продвижения, самым невероятным образом. Все, что нам было нужно, – это барабанщик. Мы прослушали кучу претендентов, но Джим Уокер оказался круче всех. Он приехал из Канады, чтобы попасть в панк-группу – боже мой, ну что сказать, он выбрал лучшую в мире, не так ли? Приехав из-за границы, он оказался абсолютно неизвестной величиной, но совершенно ошеломил всех нас. Я подумал: «Вау, эти модуляции меня реально захватывают и волнуют. Бог мой, он заставил вибрировать все мои частички!» Диско, афро, всего понемногу – почти такой же подход, как у Джинджер Бейкера[208].
Джим обладал непредубежденным умом и не набрасывался на тебя, как какой-то меломан. Он был взволнован всем этим безумием, и в самом деле, как потом выяснилось, он и сам оказался немного не в себе. Да какое немного – очень даже много! Ему негде было остановиться, поэтому я отвел ему комнату в подвале на Гюнтер-Гроув и дал денег на мебель, а он потратил их на лосиную голову. Когда я наконец вошел в его комнату, там не было ничего, кроме газеты на полу и головы лося на стене. Его не интересовали никакие удобства. Не знаю, как он там спал и что вообще делал.
Дом PiL – вот во что натурально превратился Гюнтер-Гроув, поскольку сюда переехал Кит и все такое, – был организован вокруг того, что показывают по телевизору и что проигрывается на магнитофоне. Джим сообщил, что ему вовсе не надо быть с нами наверху – его комната располагалась в нижней части дома, – потому что он вполне может слышать басы, грохочущие через половицы. И он останется там, внизу, в темноте. Очень странно. Как я уже говорил, меня в жизни странности привлекают. Его самостоятельный приезд в Лондон из Канады напомнил мой выход из больницы и возвращение в школу. Я оценил его страсть к приключениям.
У нас не было никакого реального представления о том, как мы хотим звучать, кроме как «Мы собираемся сделать здесь что-нибудь другое», потому что никто из нас не желал подражать своему музыкальному прошлому, да и это было бы очень неудобно. На самом деле новый звук сформировался с первых репетиций.
Очень скоро мы записали песню «Public Image»[209], которая стала моментом освобождения – мы вырвались из ловушки «Пистолз» одним рывком. Песня была задумана и записана у Лондонского моста, на репетиционной базе к югу от реки. Уоббл выводил переливы басовой линии, Уокер был просто исключителен, быстро поймав кайф и вписавшись в общую работу, и Кит оказался что надо и реально наслаждался тем, что мы делали. Мы формулировали иной подход, и это у нас получалось совершенно естественно, все отлично сходилось, и слова рождались сами собой.
Я так гордился вкладом каждого участника, и они создали для меня крутое пространство, чтобы я мог изменить манеру пения, попробовать что-то
Эти строчки были важны: Я не тот, каким был, когда начинал, И со мной не будут обращаться как с собственностью[210]. Они говорят: «Кто вы такие, чтобы учить меня, что есть, а чего нет? Вы можете либо обратить внимание, либо продолжать сидеть в той дырке в земле, в которую вы все себя закопали. Ну, попробуйте пошевелить почву у себя над головами. До свидания».
Это была замечательная, великолепная песня, и да, на всякий случай, если кто-то из участников группы не в курсе, «Public Image» принадлежит мне.
Всего лишь шутка! Я сейчас не обращался непосредственно к группе. Речь о том, что Джонни Роттен – это я, не пытайтесь отнять его у меня и не переписывайте его историю.
С моей стороны было очень дерзко начать именно с песни «Public Image», названия группы. Я позаимствовал его из прекрасной книги Мюриэл Спарк[211] «На публику» – она еще написала «Мисс Джин Броди в расцвете лет». Очень маленькая книга, но с отличным сюжетом о том, как известность превращает обычную актрису в чудовищную диву, которая губит всех, кто ее окружает. Я не хотел, чтобы это происходило со мной или моим имиджем.
Я хотел держать Джонни Роттена и все, что с ним связано, подальше от того, что творилось в Public Image Ltd (ака PiL). Я полностью и с превеликим удобством перешел в образ Джона Лайдона, которому не нужен скандал, чтобы сбыть пластинку. Дело было не только в том, что мы получали свои права с точки зрения продаж, а, скорее, в качестве и содержании.
Упоминание в названии «ограниченности»[212] было придумано с целью «ограничения» нашего публичного имиджа, чтобы всякие скандальные газетенки к нам не совались. Сохранить нашу частную жизнь в тайне – спасибо, до свиданья. Держаться на определенном расстоянии от скандальной шумихи в прессе – шумиха была тем, чем дорожил Малкольм, а я считал пагубным. Публичность вредна для вашего здоровья, это и правда так.
Двусмысленность названия и использование приставки Ltd было вместе с тем очень преднамеренным, когда речь зашла о создании настоящего общества с ограниченной ответственностью. Что я и сделал с помощью Брайана Карра. Мы хотели быть полностью свободными от всех аффилиаций и чужого диктата, хотели сами управлять собой. Идея состояла в том, чтобы попытаться проникнуть во все сферы, где можно заработать деньги, но предложить качественный товар и отвязаться от страха перед корпорациями, создав собственную версию, какой мы бы хотели видеть идею «корпорации». Некий «кооператив», в котором все работают вместе и делают разнообразные вещи, но все это для общего блага – королевство без короля, республика без президента, логически основанная на предположении, что здравый смысл обязательно возобладает.