Сезон клубники
Шрифт:
Тут же за дело взялся кто-то из шоферов, а я с ножом в руке подошла к Люсе, чтобы помочь ей дорезать овощи. Впрочем, не только для этого. Некий вопрос вертелся у меня на языке.
– Как ты определила, что у шоферов тех машин женщины – плечевые? – спросила я у Люси.
Она взглянула на меня снисходительно:
– А разве ты не видела? Они перебегали из машины в машину голые. Думаешь, их жены стали бы так делать?
– Голые? Но зачем?
Я понимала, что выгляжу в глазах девушки наивной идиоткой, но мне уже было все равно: я хотела знать все. Все, с чем
– Чтобы времени не терять на переодевание, – однако терпеливо объяснила мне новая приятельница. – Они же, так сказать, на потоке. Шоферы домой к женам торопятся. Рейс-то обратный!
– Наверное, ты не в первый раз едешь? – спросила я.
– Третий. Столько всего нагляделась, стыдно и рассказывать... А ты, конечно, в первый. – Она посмотрела на меня в упор. – И ты – жена!
Сказала, словно припечатала.
– Жена, – кивнула я, будто признаваясь в какой-то провинности. – А ты – нет?
– А я – любовница, – сказала Люся, но без злости и без ехидства, а скорее с грустью. – Женщина для души и тела, но не для паспорта.
«Зато я – женщина для паспорта, но не для души! – подумалось мне как раз со злостью. – Так что неизвестно, кому из нас двоих хуже».
Вообще, зачем я задала Люсе свой дурацкий вопрос? Женщин – не жен – всегда видно. Они в большинстве случаев и сами ведут себя так, что еще больше подчеркивают разницу в положениях между ними и законными женами. Словно в соревновании участвуют с той, незримой, но законной. Словно хотят доказать всему свету, что уж они-то куда лучше: внимательнее, находчивее, заботливее и так далее.
Но любовницы не в силах справиться с главным – своим раздражением от кажущейся им несправедливости жизни. Ведь они такие достойные, такие явно лучшие, но их избранник все медлит, не спешит расстаться с законной женой. Все кормит их обещаниями рассказать недостойной супруге о своей высокой и чистой любви...
– Знаешь, почему они называются плечевые? – вывела меня из задумчивости Люся.
– Знаю, – кивнула я.
Каждая из проституток работает на определенном отрезке дороги – на «плече». Отсюда и название. Только вот почему Люся все возвращалась к вопросу об этих девках? Хотела меня уязвить? На что-то намекнуть?
Но напрасно, наверное, она ждала от меня дальнейших расспросов. Уж если я что-то узнаю о Темке, то не от нее. Я не имела что-то против этой симпатичной девушки, но мы с ней стояли по разные стороны баррикад. Я по крайней мере пока принадлежала к клану замужних женщин, жен шоферов-дальнобойщиков. И не им, тем, что разок-другой съездили со своими женатыми товарищами в рейс, противопоставлять себя нам!
Что я гоню? Как говорит мой собственный сыночек, мету пургу. Откуда во мне вдруг проклюнулись эти визгливые нотки?
Хорошо, что общими усилиями мы уже накрыли импровизированный стол, потому самокопание и обличение виновных временно отменялось.
Уютно скворчала сковородка с мясом. На захваченной кем-то из дома клеенке с веселыми кухонными узорами громоздились разносолы, собранные в дорогу все теми же женами. Некоторые водители,
Мы быстро поужинали, но расходиться никто не хотел. У Люси оказался неплохой голос. Она охотно пела, а остальные ей негромко подпевали. С неба лился мягкий звездный свет, а в наших сердцах царила умиротворенность.
– Как хорошо, – мечтательно произнес один из наших водителей.
Но в это время оттуда, где возле костерка разместились водители двух чужих фур, донесся хриплый женский смех, перешедший в истерический хохот. В сочетании с окружающей темнотой он походил на аккомпанемент к американскому эротическому триллеру, этакий похотливый, зовущий.
В одно мгновение в нашей дружной компании что-то неуловимо изменилось. Мужчины, до того спокойно обсуждавшие свои шоферские проблемы, стали какими-то рассеянными и даже развязными. В анекдоты, до того вполне приличные, тут же проникла похабщина, а рассказчики их теперь явно поглядывали в ту сторону.
Шофер, чьей женщиной была Люся, нарочито медленно поднялся и потянул ее за собой.
– Мы пойдем пройдемся, – пробормотал он неуклюже, и парочка растворилась в темноте.
– Думаю, мамочка, и нам с тобой пора, – вдруг сказал Артем.
Я не поверила своим ушам: когда прежде он звал меня мамочкой, зная, что я терпеть не могу этого обращения?
Артем, насколько я знала, никогда раньше не пил в рейсе. Его напарники когда со смехом, а когда и с раздражением рассказывали, что Решетняк всегда «выделывается». Начинает «втулять», что приедем домой, тогда и выпьем, а делать это в рейсе нет никакой необходимости.
Сегодня, однако, он выпил вместе с другими. По договоренности с Сашей он должен был вести машину во вторую очередь – товарищи решили отправляться в путь с рассветом. Но и теперь я украдкой проследила, что выпил он больше для виду, по крайней мере не столько, чтобы теперь изображать примерного товарища-шофера и этакого вальяжного отца семейства. Между нами давно уже нет таких приятельских отношений, которые он перед своими знакомыми водителями пытался демонстрировать.
Мои опасения, что в последнее время он изменился далеко не в лучшую сторону, теперь получили еще одно подтверждение. Но в то время, как я об этом размышляла, Артем просто схватил меня за плечи и потащил за собой. Возле нашей фуры он остановился, открыл дверцу и скомандовал:
– Полезай!
– Я не хочу, – с нажимом произнесла я.
– А я хочу!
Что же это происходит, люди! Похоже, мой муж принимает меня за плечевую, на отказ которой никто не обращает внимания. И с каких это пор его перестали интересовать мои желания?
Когда-то, шесть-семь лет назад, бывший морпех Решетняк часто приставал ко мне с дурацкими вопросами, вроде: «Что ты будешь делать, если какой-нибудь хулиган схватит тебя за руки?» Или: «А что ты предпримешь, если серийный маньяк (это он насмотрелся боевиков) станет тебя душить?» И тут же показывал, как уходить от таких захватов, попутно обездвиживая нападавшего.