Сезон клубники
Шрифт:
– ...Артем тоже бывает слишком горяч: не помедлит, не разберется, что к чему, а дверью хлопнет, и все разборки...
Вот об этом-то я как раз и не подумала. Хоть вслух и произнесла что-то насчет собственной виноватости, а в душе ничего такого не чувствовала. Разве я не была ему верной женой все эти годы? Разве я хоть раз ему изменила?
Но что-то все-таки мешало говорить об этом утвердительно. Словно я забыла некую свою провинность, что-то упустила из виду и в чем-то таки была виновата...
Глава третья
Рейс,
Мне казалось, что с той поры, как я попросила Артема взять меня с собой, события в нашей с ним жизни закрутились так, что я больше не могла, как прежде, целыми днями перебирать в голове подробности своих отношений с мужем.
И о бессоннице мне пришлось забыть, потому что я вызвалась помогать Артему с Сашей, ездила с ними повсюду, оформляла документы, считала деньги, писала сопроводительные бумаги, бегала с ними по начальству, а вечером валилась в постель и засыпала без задних ног. Правда, и Артем в основном ночевал дома. Разве что ко мне не прикасался...
На переговорах с администрацией пригородного совхоза, откуда мы собирались загружать клубнику, мне пришлось проявлять чудеса дипломатии. Я улыбалась всем направо и налево так, что к вечеру у меня начинала болеть челюсть, и с удивлением открыла в себе способности к кокетству, когда обычный довод шоферов, желающих заработать и не имевших за плечами ничего, что могло бы гарантировать совхозу выплату ущерба в случае... в случае непредвиденных обстоятельств, не срабатывал.
Директор совхоза взял с нас такой аванс, который, подозреваю, покрывал не менее двух третей себестоимости продукции: нам, понятное дело, клубнику продавали по оптовой цене, но этого ему казалось мало, и он никак не мог решиться поставить под документами свою подпись.
– От вашего предприятия попахивает аферой, – задумчиво говорил он, к моему удивлению, произнося правильно это слово, которое в большинстве случаев не дается даже московским дикторам.
– А какое большое дело аферой не попахивает? – тут же отозвалась я, пока Артем с Сашей лишь покрякивали. – Особенно со стороны, для человека, который не способен к риску...
– Скажите еще: кто не рискует, тот не пьет шампанского! – пробурчал он. – Хорошо рисковать результатами чужого труда.
– Но мы же оформили документы как положено! Как вы говорите, в крайнем случае суд взыщет с нас все до копейки.
– Пока солнце взойдет, роса очи выест! – отмахнулся этот перестраховщик.
– У нас с мужем есть двухкомнатная квартира, мы могли бы для верности... – Я хотела сказать «заложить», но Артем довольно больно толкнул меня под столом ногой.
Пожалуй, я действительно увлеклась. Но как ни странно, на директора это подействовало.
– Ладно, попробую рискнуть, – нехотя проговорил он. – В конце концов, кто не рискует, тот в тюрьме
– Типун тебе на язык, Васильич! – не выдержав, проговорил Саша.
– А вдруг у вас получится? Когда-то мы в комсомоле говорили: «Выпьем за успех нашего абсолютно безнадежного дела!»
– Лучше уж дорогу осилит идущий.
– Хорошо, Бог вам в помощь! – Директор протянул мне документы и с чувством пожал протянутую мной руку. А вслед все же сказал Артему: – Боевая у вас жена. Завидую. По-хорошему.
На самом деле я вовсе не была так уверена в благоприятном исходе предстоящего рейса, как о том говорила. Начать с того, что на аванс совхозу обе наши семьи сбросились, причем как мы, так и Ковали вынуждены были занимать у друзей. Правда, и отдача обещала быть оч-чень солидной...
Эта ранняя клубника и на наших городских рынках еще откровенно «кусалась», а на Севере, куда ее собирались везти друзья-дальнобойщики, цены вообще были запредельные.
По-моему, до нас такого еще никто не делал. То есть клубника к северянам, конечно же, попадала, но вряд ли ее привозили фурами. Может, кто-то из торговцев решался прихватить пару ящиков, но чтобы огромную машину... Почти в начале сезона...
– Не ожидал, что у тебя такой актерский талант, – вроде бы похвалил меня Артем, когда мы сели в нашу машину, чтобы ехать домой.
Похвалить-то похвалил, а прозвучало как оскорбление. Словно я только и делаю, что играю. Вру, иными словами. Насчет последнего он явно переусердствовал. Для нас, Дольских, обвинение во вранье – худшее из оскорблений. Мою маму можно было обвинять в чем угодно, но только не в нечестности. Помню, даже в детстве я могла добиться от нее чего-нибудь всего одной фразой: «Ты мне обещала!»
Она считала, что обманывать детей – самый тяжкий грех. Конечно, и мне приходилось нелегко. Родители добивались от меня выполнения своих требований, заставляя дать честное слово. Тогда я лезла из кожи.
Артем тоже знал об этом, но отчего-то пер на рожон. Я сделала вид, что не поняла его намека. Как говорится, еще не вечер. Потерплю. Истина, похоже, достанется мне нелегко.
Даже Саша при словах товарища огорченно засопел на заднем сиденье, а я едва удержала себя в руках: мне хотелось с места газануть так, чтобы резина с покрышек полетела клочьями. Что я жду от этого рейса? Возвращения блудного мужа в лоно семьи или возвращения ко мне моего возлюбленного? Полно, да есть ли еще он у меня?
Так получилось, что мы выехали вечером. Днем фура грузилась в том самом пригородном совхозе: ведь накладная была у нас на руках.
– Четыре дня попотеем, и целый год можно в кошелек не заглядывать! – приговаривал Саша, выруливая с проселочной дороги на автомагистраль.
Больше всего на свете мой муж не любил брать в долг. Под давлением товарища он согласился на операцию «Клубника», как шутил Саша, но раздражение его не покидало: должно быть, злился на самого себя за мягкотелость. Товарищ его это чувствовал, потому и не просто говорил, а балаболил, чтобы в машине не висело тягостное молчание.