Сезон охоты на Охотника
Шрифт:
Татьяна наспех проглотила ужин, непрерывно размышляя над случившимся. Она собиралась ехать к Эшбе утром. Но достаточно ли безопасно оставаться в гостинице до утра?
Татьяна решила выйти прогуляться и осмотреться: нет ли чего подозрительного? Достала из чемодана свой подлинный паспорт и купальник; подумав, вынула и легкую куртку и положила все это в пластиковый пакет.
Она вышла из гостиницы и подумала: куда идти?
И тут она увидела то, что укрепило ее в мысли не возвращаться в гостиницу. Из остановившейся недалеко синей „семерки“
Уверенным шагом хлыщ проследовал в гостиницу. Татьяна осторожно направилась следом. Через стекло она увидела, как хлыщ поговорил с администратором, показывая ей вынутый из сумки паспорт, а затем направился к лифту.
Да, все подстроено! Татьяна развернулась и, стараясь не привлекать внимания, быстро пошла прочь от гостиницы. Куда? Да куда ноги приведут, где можно провести ночь, но подальше от гостиницы!
Ноги в конце концов привели ее в густую поросль кустарника, где она и просидела до утра, иногда забываясь в полудреме. Рано утром она вылезла из своего убежища, привела себя в относительный порядок и отправилась на поиски Алика Эшбы.
Она вышла из такси гораздо раньше, чем было нужно, из опасения привести с собой хвост. Потом элементарно заблудилась. Но в конце концов оказалась возле искомого двухэтажного дома с металлическими воротами, где, судя по данному Сергеем адресу, и жил Эшба.
Татьяна надавила на кнопку звонка, аккуратно прикрытого от дождя куском пластиковой бутылки. Через пару минут в воротах открылось маленькое окошечко и пара глаз настороженно уставилась на Татьяну.
— Мне нужен Алик Эшба, — сказала Татьяна. — Я от Сергея.
Окошко закрылось, загремел засов, и дверь в воротах распахнулась. Татьяна прошла вслед за женщиной в дом, опасливо покосившись на исходившего лаем и пеной огромного волкодава, прикованного к закрепленной на толстой проволоке цепи.
Первое, что она увидела, очутившись в большой прохладной комнате, — большая фотография молодого мужчины с черной траурной лентой на углу. Татьяна все поняла, но, не веря в столь неожиданное и печальное стечение обстоятельств, спросила:
— Это Алик?
— Вчера похоронили, — тихо ответила женщина и отвернулась. Ее плечи затряслись в беззвучных рыданиях.
— Неделю назад поехал к родственникам в Гагру. Прямо в машине расстреляли. Говорят, что грузинские боевики. За что? Он и не воевал ни с кем!
Татьяна подошла к женщине и обняла ее за плечи.
— А я и не знаю, — тихо проговорила она, — жив ли еще мой муж или нет.
17 августа 1994 года, 12.20.
— Вы упустили Котова, — жестко, не допускающим возражений голосом произнес Хладов. — В чем дело? Вы утратили хватку, вас постоянно опережают на полшага, — сначала Охотник, а теперь и Котов.
Хладов сделал паузу, но Никифоров
Хладов отпил чай из стакана и вдруг спросил:
— Кстати, что там с Охотником?
Никифоров был готов к этому вопросу.
— Проверяем связи, места, где он может появиться. Связи больше старые, зафиксированные в деле. А из новых… В Северном он с участковым находился в приятельских отношениях. Именно на машине участкового он и покинул отделение милиции.
— Женщины?
Никифоров покачал головой.
— Полный ноль. Вообще, его жизнь была поделена на три части: дом в Северном, легальная работа и все остальное. И эти части полностью изолированы друг от друга. Но мы копаем, расширяем круг поисков…
Хладов поднялся, прошелся по кабинету.
— Сейчас его ход, — сказал он Никифорову. — И постарайтесь хоть здесь опередить его на полшага и не дать сделать этот ход!
— А как вы считаете, что он может предпринять? — осторожно спросил Никифоров.
— А черт его знает! — пожал плечами Хладов. — Охотник приучен действовать в одиночку, не просто проявлять инициативу, а делать все, что считает необходимым. Если вы думаете, что ночные события заставят его уйти на дно, затаиться, то вы глубоко ошибаетесь! Для него такие вещи — рутина! Осознайте и вбейте своим людям: Охотник очень опасен! Иначе, боюсь, Савельев у нас не последний. Да, когда похороны Савельева?
Савельев был тот самый офицер, застреленный ночью Охотником в Северном. Его смерть официально списали на ночную перестрелку с покойным угонщиком.
— Послезавтра в двенадцать, — ответил Никифоров. — Вы будете?
— Конечно, это же мой сотрудник. Там все чисто?
— Да, результаты вскрытия в порядке, родственники не возражают против кремации.
— Хорошо, я вас больше не задерживаю.
Никифоров ушел.
Хладов достал папиросу и долго задумчиво мял ее пальцами, глядя в одну точку. Он обдумывал свою собственную игру, которая была ясна только ему. Потому что ставкой в ней была не просто его собственная жизнь, а нечто гораздо более важное — его Власть.
17 августа 1994 года, 13.40.
Парнов заявился к Никифорову прямо перед обедом, и Никифорову пришлось выслушивать изложение утренних событий в процессе поглощения винегрета, рассольника и антрекота с картофелем фри.
Пообедав, Никифоров сказал Парнову:
— Пойдем ко мне, выпьем кофе. А то здесь кофе паршивый, растворимый. А у меня настоящая „арабика“.
Когда Парнов рассказал про внезапный удар по голове, у Никифорова появилось чувство, сходное с чувством охотника, приближающегося к берлоге медведя. Поэтому, войдя в кабинет, он кинул Парнову конверт с фотографиями и сказал: