Сфагнум
Шрифт:
— Не, ну хорошо. А для себя, Выхухолев? — соблазнял голос в трубке. — Неужели тебе не интересно?
— Что интересно? — начал злиться милиционер.
— Как все было на самом деле?
— Сергей Макарович, моя задача — выехать на место. Опросить свидетелей. Взять подозреваемого. Снять показания. Вот это и есть мое «на самом деле». Другого «на самом деле» я не знаю.
— Понятно, почему ты до сих пор в майорах, Выхухолев, — огорченно сказала трубка.
— Что? — закричал милиционер. — Что сейчас сказали?
У него, быть может, впервые за десять лет, возникло ощущение, что он может совершить поступок. Доказать, что не настолько ничтожен, как сам себе казался. Вот сейчас он все выложит Сергею Макаровичу про
— Что я сейчас сказал? — переспросила трубка. — То, что будем тебя в подполковники двигать. За год вырастешь. А то возраст у тебя вон какой, а майор. Документы на подполкана уже в Минск пошли. Вот что я сказал.
— Так что, на алкоголь кровь проверить? — присмирел Выхухолев.
— Да как хочешь, — подбодрила трубка, — мне-то точно все равно.
— Может, я заеду? — заискивающе предложил милиционер.
— Нет, держи у себя, — быстро сказал голос, и связь прервалась.
— Подполковник, — произнес Выхухолев вслух. — Подполковник Выхухолев. Усритесь вы все!
Глава 8
Главного редактора газеты «Путь Родины» звали Петрович. То есть, фамилия у него была Петрович, а звали всего его Петрович, думая, что Петрович это отчество. А отчество у него было Никифорович. Он к такой ситуации давно привык, послушно откликался на «Петровича» и никого не поправлял. Потому что в городе Глуск если кого-то однажды назвали Петровичем, то поправляй не поправляй, быть ему Петровичем до самой смерти.
Петрович был человеком интеллигентным, однажды окончившим университет в Минске, подававшим надежды, читавшим Хайдеггера, пересказывавшим сокурсникам «Стену» Сартра и плакавшим над автобиографическим романом Шкловского «Zoo». Потом Петрович приехал по распределению в Глуск, собирался отработать два года, но, проснувшись однажды, понял, что живет здесь уже тридцать лет.
Своего кабинета в редакции у Петровича не было, потому что недавно «Путь Родины» уплотнили кружком баянистов: там, где раньше стоял стол Петровича, теперь цепкими пальцами растягивали меха любители баяна. А стол Петровича стоял теперь посреди общей комнаты или, как он ее называл, ньюзрума. Сидя за этим столом, Петрович теребил в руках настенный отрывной календарь, курил и был погружен в тяжелые мысли. Он понимал, что районная газета непопулярна среди тружеников села. Но раньше не мог додуматься, почему. А вчера, глядя вот на этот конкретно календарь у себя на кухне, вдруг понял, почему.
— Третью сделали, подпишите, — поднесла ему распечатку готовой газетной полосы секретарь редакции, молоденькая Даша. Даша окончила университет в Минске, читала Бурдье, Фуко и Бодрийяра, плакала над любовной перепиской Ханны Аренд и собиралась остаться здесь только на два года.
Так вот, проблема в том, — возобновил течение тяжелых мыслей Петрович, — что идеальным медиа для тружеников села является такой вот настенный отрывной календарь. Он пролистал толстую, напоминающую пачку денег книжицу, изготовленную из оберточной бумаги с плохой печатью, и дошел до тиража: 200 тыс. экз. Тираж издания-конкурента больно уколол Петровича. Он нашел «11 июня» и, как и полагается, вырвал страничку, обнажив следующую: «12 июня». Здесь были указаны время рассвета и заката, продолжительность светового дня; содержались рекомендации по пропалыванию бурака, напоминание о прививании деревьев, несколько рецептов кормовых замесов для свиней. Под фазой Луны шел рассказ о том, как изготовить «курач» — «традиционный самогон, настоянный на курином помете». Календарь нахваливал «необычные вкусовые качества» этого «белорусского абсента», обещал «продолжительное состояние эйфории» и предостерегал
С одной стороны, думал Петрович, несмотря на квази-ежедневный характер, такой календарь болеет явным дефицитом актуальных новостей, травматичным для современного человека, привыкшего к чрезмерному информационному потреблению. С другой стороны, время и космос местного труженика села структурируются по-другому, носят цикличный характер, завязаны на смену пор года, на их чередование. И неясно, зачем им газета, когда приметы, рецепты самогона, суеверия и молитвы — в полной мере изложены в этом календаре. И какая разница, сколько выделено республиканским бюджетом на культуру района, когда главные новости — время заката, рассвета и фаза Луны?
— Третью подписали? — спросила Даша.
— Погоди ты! — отмахнулся Петрович.
У него в голове мелькнула мысль о том, как превратить газету в подобие такого календаря, но затем взляд опустился на унылую третью полосу, со статьей о надоях и качестве кормовой свеклы, их взаимосвязи и диалектике, и мысли из головы Петровича разочарованно ушли.
— Петрович, к вам посетитель! — крикнули с другого конца редакции.
— Третью подписали? — пробегая мимо, спросила Даша.
— Вас к телефону! — позвал Петровича Малышев, обязанностью которого было отвечать на звонки.
Голова Петровича начала распухать от обилия задач, которые требовали срочного решения, и это было верной приметой того, что рабочий день начался. Он сосредоточился на чтении заметки о закупке горюче-смазочных материалов к уборочной и даже нашел в ней фразу, возможно, содержавшую ошибку, — «обеспечение дизтоплива песенными коллективами для выезда на поля и развлечением комбайнеров», как рядом со столом оказался незнакомый мужчина. Зажав «обеспечение дизтоплива» пальцем, Петро — вич спросил «чем могу помочь» — одними бровями, потому что его рот был занят, ртом он кричал Малышеву, упорно звавшему его к телефону: «Занят я! Пусть повисят на проводе»!
Мужчина, пришедший к Петровичу, выглядел, как военный отставник либо пенсионер из научно-технической интеллигенции, словом — как человек, у которого внезапно появилось очень много времени и он решил тратить это время на визиты в редакцию, посещение родственников, звонки детям, в общем — напоминание миру о том, что он есть, и о том, что ему нечем заняться.
Сто пудов изобретатель из народа, мелькнула мысль у Петровича, будет сейчас про вечный двигатель в сарае распрягать. Но мужчина вместо этого поставил на стол рядом с Петровичем сумку с застежкой-молнией, из которой торчали две морды котов. Один кот был длинношерстным, другой — обычным дворовым барсиком. Коты были надежно закреплены в сумке застежкой-молнией и выглядели бесконечно уставшими. Этой своей усталостью от всего мира коты отчасти напоминали самого Петровича.
— Ой, котики! — вскрикнула проходившая мимо Даша.
— Вас к телефону! — надрывался Малышев. — По номеру! Ошибка, говорят.
— Да погодите вы все! — раздраженно вскрикнул Петрович, снова поинтересовавшись у мужчины бровями, чем он может ему помочь.
— Вот, коты, — сказал тот.
— Я вижу, что не нильские крокодилы, — бойко отреагировал Петрович. Ему подумалось, что во фразе «обеспечение дизтоплива песенными коллективами для выезда на поля и развлечением комбайнеров» не вполне понятно, кто собирается выезжать в поля: дизтопливо или песенные коллективы. И если собирается выезжать дизтопливо, то его обеспечение песенными коллективами вполне оправданно, но вот если наоборот, то. Тут, наверное, и крылась ошибка. Оставалось только схватить ручку и подчеркнуть предложение, но мужчина с котами требовал к себе внимание.