Сфинкс
Шрифт:
XI
Следующий день Тит и Ян провели в визитах у более известных лиц в городе, внимание которых могло пригодиться Яну: у епископа, у настоятелей монастырей, у главных чиновников, живущих в Вильно. Каштелян обещал, где мог, рекомендовать Яна, которому искренно сочувствовал. Но эти визиты, новые знакомства, которые дорого ему обходились, эти поклоны и вымученные улыбки, немного обещали. И духовенство, и светские лица очень вежливо встречали художника, расспрашивали об Италии, о нем самом, о возрасте, о здоровье, говорили о воздухе и погоде, обо всем, о чем говорится в таких случаях;
Посещения художников, на которые Мамонич рассчитывал как на лекарство, едва не привели к противоположному результату. Перли и Мручкевич сейчас же оба ими похвастались; а узнав, что Ян был у обоих, оба остались недовольны, что оказались на одном уровне.
Мручкевич подумал: "Был у этого самоучки!"
Перли: "Был у этого пачкуна!"
Мручкевич утешал себя также мысленно, что раньше был у него (не зная, что обязан этим квартире), а Перли сердился, что явился к нему на четверть часа позже.
— Будешь ты у этого ясновельможного? — спросил портретист.
— Не знаю! — ответил Перли, а в душе подумал: "Конечно, буду". — А ты?
— Следовало бы побывать. Скажу тебе, я любопытен, — добавил Мручкевич. — Его большие картины я бы с удовольствием увидел, люди хвалят. И тебе не помешает, всегда что-нибудь там слизнешь! Ведь вы же коллеги, работаете в одном жанре!
— Пишет он и портреты и берет за них по сто червонцев, — сказал Перли будто бы ненарочно. — Ну, а когда ты думаешь туда пойти?
— О! Мне не к чему так торопиться.
— Ни мне!
— Как он тебя застал?
— Как? За работой, — ответил Перли.
— А жену?
— А! (вот чего тебе хочется узнать, подумал он). Жена показалась только на минутку.
— Знаю уж, как вошла, — думал про себя Мручкевич — вероятно с кулаками вверх и с ругательствами, — и громко добавил: — и что же?
— И ничего. Познакомился с нею. А твоя?
— А! К моей ходил даже в ее комнату!
— Хм! А как ее застал? — спросил нарочно Перли, прикидываясь лишь сочувствующим и любопытным, а на самом деле желая отплатить тем же, так как знал, что урожденная Дубинская иногда бывает пьяна до бесчувствия.
— А! Как всегда, занятой детьми и хозяйством.
Когда уже собирались разойтись, Мручкевич тихо шепнул Перли:
— Знаю о работе! Хорошее дельце!
— Где?
— Черта с два! Сколько дашь?
— Какая же это работа?
— Говорю, хорошая! Во всю! Весь костел писать. Три запрестольных образа.
— Где? Где? — воскликнул, беспокоясь, Перли, пожимая ему руку. — Не в городе ведь?
— Нет! В провинции.
— Сам узнаю! — подумал итальянец.
— Что дашь? Так тебя порекомендую, а нет, так пришлец ее возьмет, потому что уже разнюхивают и ходили пожалуй что за этим к настоятелю бернардинцев.
— Ха! Ха! Проговорился! Ничего тебе не дам! — воскликнул в возбуждении Перли. — До встречи, бегу к бернардинцам.
— Послушай! — покраснев от гнева за свою глупость, придержал его Мручкевич; — если не условишься со мной, я подставлю пришлеца, а как придется сравнить ваши работы!
— Я напишу за полцены!
— Да, да! Но плохо, — ответил портретист. — Жертвователь недавно сожженного костела капуцинов, для которого бернардинцы ищут живописца, не пожалеет денег. Ему важно не то, чтоб дешево, но чтоб не было стыдно. Ну, сколько мне дашь? — повторил он, хватая Перли за руку.
— Да ведь я, — ответил Перли, — только шутил. Не знаю даже, смог ли бы я взяться. Потолков я никогда не расписывал. Да и работы у меня достаточно.
— Это другое дело, — промолвил, кланяясь, Мручкевич. — Как угодно, до свидания!
— Кланяюсь низко.
Они расстались, намереваясь обмануть друг друга: Перли собираясь немедленно бежать к бернардинцам, Мручкевич, стремясь отрезать ему путь, — но внешне оба казались равнодушными.
Полчаса спустя оба встретились нос к носу в коридоре у бернардинцев.
— А! Вы здесь!
— И вы!
— У меня дело.
— У меня тут послушник родственник жены, — торопливо заговорил Перли, — хочу его навестить.
— К чему это притворство? — спросил, наконец, с усилием улыбаясь, Станислав Перли. — Ты шел сшить мне сапоги.
— Не отрицаю! А ты подо мной косить траву?
— Ну. Но когда так, мы друг с другом не справимся; помиримся.
— Какая же там цена работы?
— Довольно высокая, но надо поторговаться. Здесь не монастырь платит, а барин; монастырь тоже вносит долю.
— Что я тебе дам?.. Скажи мне сначала, что я получу?
— Дашь десять процентов?
— Десять! Оскорбляете меня, сударь!
— Слово оскорбляет его, а дело нет?
— Ну, так иди сам хлопотать и оставим друг друга в покое.
Уже расходились, когда Перли, сообразив, что ничего не добьется с лисой, догнал уходящего и тихо наскоро окончательно договорились. Потом уже оба вместе вошли в келью настоятеля обделать общее дело. Перли был покорен и низко кланялся, Мручкевич был развязен и прикидывался наивным, как ребенок; оба еще пытались провести друг друга.
Мручкевич играл перед настоятелем роль человека совершенно незаинтересованного и заваленного заказами.
— Ведь и я мог бы, — говорил он, — взяться за это, но предпочитаю услужить товарищу.
А в это время Ян напрасно борется с нуждой, этой проказой, пожирающей почти каждого художника, почти каждого поэта, не имеющего куска хлеба заранее обеспеченного судьбой.
Искусство ведь всегда подводит, как только мы желаем им воспользоваться для улучшения материального положения. Это не его назначение. При счастливом стечении обстоятельств, после долгой борьбы, в странах, где почитание шедевров стало всеобщим, легче наряду со славой иметь и деньги; у нас это почти невиданное чудо. И этот чудесный кусок хлеба не получают без тяжелых жертв: надо ради популярности и денег часто отречься от самого себя, льстить толпе и обманывать ее. Самой тяжелой жертвой, ампутацией мысли, отречением от вдохновения покупаются деньги, хлеб. Но мешочек Ягуси не был еще совсем опорожнен, еще на дне его звенели деньги, которые неосмотрительное дитя, убежденное в великом гении мужа, тратило необдуманно.