Шагая по облакам
Шрифт:
Толян не стал смотреть на этого кого-то, толкнул тележку и пошёл своей дорогой. Мимо прошла девушка. Кажется он совсем недавно её видел. А, это та, которая бежала. Теперь она не бегала, теперь она шла. Просто шла, так же как Толян. Толкала перед собой тележку. А женщина, у которой голова была повёрнута в сторону, так и смотрела в сторону, но теперь она казалась более осунувшейся и совсем отрешённой. Будто её ничто не волновало. Впрочем, о чём тут волноваться. Тут и волноваться не о чем. Собирай облака в тачку, потом отвози их на место и снова собирай. Здесь главное облака. Остальное, пустая трата времени.
Время. Осталось семьдесят
Он вывалил облака и покатил тачку дальше. Нужно добраться до того места и снова набрать облаков. Это единственное, что он должен был делать. Собирать облака…
– Эй, привет, – сказал кто-то. Он посмотрел на этого человека, не останавливаясь, затем отвернулся. Тут же забыл про него, хотя где-то в глубине сознания мелькнула мысль: это кто и зачем с ним поздоровался? Что-то хотел? Но он от него ничего не хотел. И он его не знал.
Какие тяжёлые. Вот эта кучка, что он держал в руках, была тяжёлой. Не сильно, но тяжёлой. На мгновение ему показалось, что раньше они такими не были, но мысль снова ускользнула из головы. Ему нужно было сложить эту кучку в пустую тележку. Что он и сделал. Затем снова присесть, зачерпнуть горсть белоснежных, ватных облаков, поднять и опустить в тележку. Тяжело, но надо. За этим он здесь. Чтобы их собирать. Если он не будет их собирать и отвозить в то место, то кто будет? Это его обязанность. Это его работа.
– О, привет. Я встретил тебя снова, – сказал кто-то, и он посмотрел на мужчину. – Я тоже тут собираю облака. Что-то ты какой-то странный. И глаза у тебя такие, будто тебе на всё насрать. Блин, ты реально жутковатый. Тебя, кстати, как звать?
И человек отвернулся, чтобы набрать в руки облаков и скинуть их в тележку. Так легко и просто. Кажется он так делал тоже. Раньше.
– Ты что глухой? Говорю, как звать?
Звать? Как звать? То есть имя? А что, у него есть имя? И что такое имя? И зачем ему надо знать своё имя? Даже если оно есть, к чему оно ему?
– Да тут все такие. Блин, дурдом какой-то. Ты не знаешь, может тут есть какой выход? Ну, другой, чем этот стрёмный лифт.
Он опустил облака в тачку и замер на миг. Лифт? Выход? О чём говорит этот мужчина? Отсюда нет выхода, да и зачем он им. Тут хорошо. И работа есть. И ему надо тут оставаться до конца. Это же так хорошо. И пусть ватные шарики тяжёлые, но это лучше, чем… Чем что?
– Короче, жесть, – сказал человек и толкнул тачку перед собой. Гружённая облаками, она легко покатилась по облакам, а мужчина шёл следом, осматриваясь.
Он снова присел и подумал: ну что же такое имя? Имя? Странно. У него оно было, но кажется он его забыл. Забыл тогда. Когда? Ну тогда. Когда тогда? Вот тогда, когда… Когда… Да это не важно!
Важно!!! Важно помнить своё имя, потому что это то, что у тебя останется даже после смерти. Может в другой жизни оно изменится, но пока ты здесь, вот в этом междуними, оно должно быть! Его нельзя забывать!
– Меня кстати Толяном зовут! – крикнул мужчина и что-то острое разрезало грудь, хлынув в него огненным потоком.
…Блевотная больница. Чёртов доктор. Грёбаная стройка. Вечно недовольный прораб и вечно гогочущий Плутнёв, – чтоб ему пусто было! Однокомнатная квартира – купленная когда-то родителями. Двухкомнатная квартира – их семейный очаг. Они там жили втроём, а летом, когда Толян подрос, мама и папа переезжали в дом к деду, садили огород и там жили. Тётя Аня, доброй души человек. Школа. Алинка. Серёга, придурок. Васян со своим сенбернаром. Бандит на заднем дворе школы – огромный кот с большими яйцами. Юленька в детском саду. Вечные розовые бантики, больше чем голова Юленьки. Сладкая вата и карусели. А ещё манная каша, которую он терпеть не мог и компот из сухофруктов, который он обожал. Мама часто его варила и пирожки пекла. Пирожки с яйцом и луком, с капустой и картошкой. Он любил с картошкой. А ещё любил с яблоками. А ещё сильно любил маму и папу, несмотря на то, что иногда папа ставил его в угол и бил по голой жопе ремнём.
Его зовут Толян! Толян!!!
И он здесь собирает облака!!!
Толян схватился за голову, боль в груди росла и становилась всё сильнее. И голова болела так, что хотелось оторвать её. Раскалывалась на куски. Унять эту боль можно было только одним способом, забыть своё имя. Забыть всё, что было. Но Толян не хотел забывать. Может он и вычеркнул бы из своих воспоминаний некоторые болезненные и просто никчёмные моменты, но своё имя забывать не хотел. Это имя ему дали родители. С этим именем он прожил долгие сорок лет. Это его имя! Его!
Толян замычал, ударил себя кулаком в грудь, но боль от этого не унялась. Он упал на колени и зачерпнул горсть облаков, потом умылся ими. Они мягкие и воздушные. Они ни тёплые, ни холодные. Они никакие. Но оттого, как мягко они соприкасаются с кожей, становилось легче. Толян чувствовал, как боль, что раскалывала голову на куски, отступала. Притуплялась. И огонь, что сжигал всё внутри, успокаивался тоже. И чувства, что Толян испытывал при этом, тоже ускользали. И мысли. И воспоминания. И его имя становилось вновь ничем, истаивало, как лёгкий туман по утру. Ещё немного и боль прекратится совсем. Ещё немного и он забудет обо всём, что было. Ещё чуть-чуть и его имя превратится в пустоту. Он вернётся к своим облакам.
Толян отнял облака от лица и с силой запихнул их в тележку. Встрепенулся, попытался разозлиться. Получилось лишь на миг. Когда боль острой иглой пронзила сердце, Толян схватился за грудь и согнулся пополам. Чувства под запретом. Воспоминания под запретом. Имя под запретом! Осталось шестьдесят четыре года и семь месяцев. Почти половину наказания он отбыл. Ещё немного. Время тут летит по-другому. Его совсем не замечаешь. Если продолжит жить, забыв обо всём, то вскоре выйдет из этого места и вновь родится. Кого-то осчастливит. Будут у него новая мама и новый папа. И новый дед.