Шаги за спиной
Шрифт:
Несмышленыш лет десяти подошел и теперь боксировал с сумасшедшим. На несмышленыше были боксерские перчатки, а сумасшедший кричал и отбивался зеленым кульком, подобранным в канаве.
– Господи, как он орет! – сказал Шакал и присел на ступеньки.
112
Ворота открыли и автомобиль въехал во двор. Разговор был хорошо слышен с сеновала.
– Да здесь они, здесь, – говорил Мызрик, – я тут с утра строю модель. Они в вот эту
– Ты уверен? – спросил Шакал и чуть отступил от двери, чтобы не получить пулю.
– Конечно уверен, что я слепой, что ли? Вы правда его друг?
– Я его лучший друг. Он будет безумно счастлив меня видеть. А другого выхода из сарая нет? – он окинул взглядом строение: стена без окон, мазаная глиной, длинная, крыша шиферная.
– Откуда здесь другой выход? – удивился Мызрик, – кто ж вам будет потайные ходы в сарае строить? Да заходите, они точно здесь. А вы Тамарке тоже друг?
– Спасибо, – сказал Шакал. – Раз он здесь, то я его увижу.
Он вошел.
– Ты видишь, как мне везет? – спросил Валерий.
– Подожди.
Во дворе что-то происходило. Открылась и закрылась дверь в дом. Несколько минут было тихо. Потом вышли люди, переговариваясь. Судя по их словам, они собирались поджигать сарай.
– Ты видишь, как мне везет? – снова спросил Валерий.
– Я вижу, но не пойму почему. Я не пойму, как Мызрик мог догадаться.
– Ничего он не догадывался, твой Мызрик. Он просто растяпа. Поэтому и не запомнил в который сарай мы вошли.
Валерий тихо засмеялся; невеселым, неприятным смехом.
– Повезло, что сарая два, – сказала Тамара.
– Повезло, что сарая два; повезло, что брат у тебя –
Мызрик, только он мог перепутать; повезло, что он был слишком занят своими моделями, чтобы посмотреть, в которую дверь мы вошли. Не слишком ли много случайного везения?
– Слишком, – согласилась Тамара.
Валерий начал ее обнимать; она не сопротивлялась, опасаясь шума.
Потянуло дымом.
– Они подожгли другой сарай, – сказал Валерий, – какие болваны!
– Это все-таки наш сарай!
– Построите новый, денег хватит.
– Я сама помогала его строить – носила кирпичи и месила глину. Там в соломе кошка вывела котят. Тебе хоть котят жалко?
– Кошка с котятами сбежит, – сказал Валерий, – не волнуйся. А вот мне стало скучно, а тебе?
Он стал обнимать ее настойчивее; Тамара снова ощутила полную несособность сопротивляться – паралич воли.
– Нет, не надо, – шептала она и видела себя со стороны, и понимала, что точно так же шепчут другие женщины и всегда шептали так, и всегда будут шептать, и этот шепот ровно ничего не значит для мужчины.
Собирались люди, кто-то кричал на улице (кричали о войне и о номерах квартир,
– Почему плачешь?
– Они его зарезали.
– Ну и правильно. Свиней для того и держат.
– Ты ничего не понимаешь. Это был ручной поросенок, очень умный; он даже ходил по комнате раньше и будил бабу Клаву, когда хотел есть, стаскивал одеяло на пол. Он все слова понимал, лучше чем собака.
– Свиньи грязные.
– Свиньи грязные, только если с ними обращаются по-свински. Я его любила.
– Его зарезали бы все равно, – сказал Валерий, – но я тебя понимаю, конечно. Но эта твоя сентиментальность иногда…
Он пожал плечами.
Он сел на соломе совершенно открыто, накинул рубашку, взял сумочку и начал пересчитывать деньги. Он был спокоен, как статуя.
Послышался шум.
– Рухнула стена, – сказала Тамара.
– Да, наверно. Нам надо бы с тобой сфотографироваться; у нас же нет ни одной общей фотографии.
Тамара посмотрела на него, как на сумасшедшего.
– Что ты на меня так смотришь? Ничего страшного не происходит, ну сгорел сарай, ну не делай, ради Бога, трагедию! Я скоро растаю от твоих слез.
Он встал, надел брюки и стал смотреть в окошко, совершенно не скрывая своего лица. Тамара тоже стала одеваться.
– Уехали, – сказал он. Идиоты. Ты еще до сих пор не пришла в себя?
– Там ведь бабушка.
– А что бабушка?
– У нее больное сердце.
– У всех больное сердце. С больным сердцем не тянут такое хозяйство, как у нее.
– А она тянула, – сказала Тамара, – и вообще, я запрещаю тебе плохо говорить о моей бабушке! Ты ничего о ней не знаешь!
– А я и не говорил.
Они спустились с сеновала. Мальчик в боксерских перчатках избивал сумасшедшего. Сумасшедший упал на землю, натянул на голову кулек, а мальчик стал стучать по кульку ногой.
– Ну что стала, идем в дом, – сказал Валерий и потянул ее за руку.
– Там избивают человека.
– Наполовину человека. Пошли!
Она пошла.
113
Бабе Клаве стало плохо с самого начала. То есть, ей было плохо еще с утра и она собиралась прогнать боль в груди и тошноту работой – а если что, то за работой все веселее помирать. Теперь ей стало совсем плохо. Веревки давили грудь, не хватало воздуха, окна в комнате были закрыты наглухо, из-под широкой двери тянуло дымом.
– Ой, плохо мне! – сказала она и комната, зазвенев, стала переворачиваться. Закружились серебряные блошки.
Мызрик начал скакать на стуле, постепенно приближаясь.