Шаги за спиной
Шрифт:
Когда-то здесь начинали строить кролиководческую ферму; кирпичи валялись до сих пор.
– Она с ума сошла?
– Тома! – сказал Валерий.
– Нет!
– Что с ней?
– С ней бывает, – сказал Валерий, – если найдет, то ничем не выбьешь.
– А вот этим? – Толик показал огромный, в шрамах, кулак; кулак, заросший рыжими волосами. – А если этим попробовать?
Тамара не отступила, даже сделала шаг вперед.
– Жинки это любят, – сказал Толик и поплевал на кулак, – страсть как любят!
– Хватит, – сказал
– Согласна. Я схожу за сумкой.
– Ладно. Ты – барин, я – дурак, – согласился Толик.
Она сходила в автобус и, пока двое мужчин курили, высыпала в сумку всю аптечку. Подумав, взяла двухлитровую бутыль воды и коробочку с солью. Еще нож – вот этот, он острый. Кажется, не заметили.
– Все?
– Все.
– Оставайся, скоро будем.
Автобус ушел и она осталась. Она помнила этот сад по самым ранним картинкам детства. На эту самую яблоню она старалась залезть и залазила, ободрав все ноги. Там на холме растут одни липы – сколько раз она обрывала их весной! (она даже почувствовала вкус тяжело настоянного липового чая.) На всех опушках растет орешник, из которого вырезают удочки и батоги для коров; к осени он поспевает и высыпается: можно расстелить одеяло с утра под кустом, а к вечеру оно все в орешках, каждый орешек медового цвета…
Умирающий пошевелил руками и открыл глаза. Его глаза не видели. Он перебирал руками и ногами, переползая вокруг ствола яблони, хотя автобус уже ушел на охоту за другими. Как сильно он хочет жить, – подумала Тамара и стала разрезать на нем брюки. Это было неописуемо.
Большинство пиявок уже отвалились и копошились в мокрой ткани, пытаясь найти воду. Тамара отбросила их подальше и даже внимательно просмотрела траву – чтобы ни на одну не наступить. Шесть штук еще оставалось.
Она смотала бинт с головы (полузасохшая рана сразу снова стала кровоточить), смочила его и коснулась губ больного.
Петю она стала называть «больной» с самого начала, сказывалась привычка. Губы присосались к бинту. Тело перестало ползать по кругу. Тамара дала больному сделать несколько глотков и стала рвать подорожник. Оторвать оставшихся пиявок она не могла, отрезать – тем более.
Отрезанная пиявка все равно продолжает сосать кровь, но не наполняется, как лошадь Мюнхаузена, – одна отрезанная страшнее десяти целых.
Когда она принесла подорожник, глаза больного уже смотрели.
– Девочка Надя? – спросил Бецкой, – почему на тебе сухое платье? Что с твоим носом?
Она дала ему еще несколько глотков, с омерзением сняла оставшихся пиявок, оболожила подорожником всю нижнюю часть тела, предварительно вымазав зеленкой. Интимные места она полила йодом.
Петя уже пришел в сознание и терпел.
– Что со мной? – спросил он. – Что они со мной сделали?
– У вас есть дети?
– Нет.
– Вы не очень огорчайтесь, но уже не будет. Главное – это жизнь.
– Почему? – прошептал
– Потому что этот орган больше других наполняется кровью, для пиявок он оказался самым вкусным; у вас с ним был порядок?
– Полный порядок.
Ну вот, – сказала Тамара, – его у вас больше нет; так, осталось кое-что.
– Я буду жить?
– Если не умрете от шока в ближайшие часы.
Она растворила соль в воде; попробовала на вкус – так, чтобы получился физиологический раствор (по вкусу определить легко: при нужной концентрации похоже на морскую воду) и заставила Петю выпить. Он выпил бутыль в два приема. После этого она обмотала ноги бинтами (кровь все равно проступала) и заставила Петю съесть шесть яблок – самых сочных. Петя съел и успокоился.
– Где они?
– Кто?
– Они же вернутся. Я не могу лежать здесь.
Тамара подумала. В лесу укрытия не было: слишком низкие и редкие деревья. К тому же много развелось зверья – слабого человека ночью загрызут. Отставалась дорога, но на дороге сразу поймают. Что еще?
– Почему ты мне помогаешь? – спросил Петя Бецкой.
– Я не могу видеть, когда убивают людей.
– Только поэтому?
– Да.
– Тогда ты дура.
– Да.
– Хочешь остаться чистенькой?
– Хочу.
– Не получится. Ты все равно в грязи по уши. Ты уже влипла вместе со всеми. Даже если ты спасешь меня, остальные двое сдохнут. Это вы их убили, вам и отвечать. Неизвестно кто из нас грязней. У меня вся жизнь в грязи, а ты только вляпалась. Поверь, это навсегда, тут не отмоешься.
– Да, – согласилась Тамара, – нельзя остаться чистой в общей грязи, обязательно запачкаешься. Но по-настоящему грязные люди грязны изнутри. Ко мне твоя грязь не прилипнет, вот так.
– Я вернусь и разворочу всю вашу лавочку. Я тебя за ноги подвешу и буду сидеть и ждать, пока у тебя лопнут глаза.
Хочешь?
– Я все равно тебя вытащу, – сказала Тамара, – потому что я благородная, а ты мразь. Но ты не виноват, что ты мразь.
Может быть, ты исправишься и поймешь, что у людей бывает чувство чести.
– На пионерку нарвался, – сказал Бецкой.
Тамара не ответила, поставила его на ноги, потом подсела и взвалила на плечи. Бецкой был тяжел; приходилось идти, не сгибая колен; если согнешь колено, то не хватит сил разогнуть.
– Не дергайся, пожалуйста, – сказала она.
Она тащила его к дороге. Асфальтовая дорога проходила невдалеке, она соединяла два города. Для защиты от дождей, под дорогой была насыпь метра два высотой. В насыпи были вставлены сквозные бетонные трубы – чтобы вода во время паводков могла перетекать с одного поля на другое. Трубы были примерно полметра в диаметре. Большинство труб позабивалось землею с одного конца. Значит, с другого они были удобными пещерками. Она тащила Бецкого туда.
В трубу он вполз сам, ногами вперед.
– Осторожно, здесь лисы по ночам, – сказала Тамара.