Шах и мат
Шрифт:
– Пошел ты на хрен, Нолан.
Мне сложно прочитать его эмоции, но он точно не удивлен.
– Я говорил только правду.
– Пошел ты. Что ты вообще знаешь о семьях?
– Проблема в том, что я сказал правду?
– Перестань заманивать меня в ловушку. Не пытайся поставить мне шах и мат. Может, ты и хочешь сыграть со мной в шахматы больше всего на свете, но это не дает тебе права…
– Не больше всего на свете, – бормочет Нолан, не отрывая от меня глаз.
От злости я не обращаю на это внимания.
– Так вот что ты делаешь? Настолько сильно хочешь обыграть
– Я не…
– Никто не разрушал мою семью. Мне следовало держать рот на замке, и все было бы в порядке. Это мой секрет, моя ноша, и никто ничего не узнал бы и не пострадал бы. У мамы была бы медицинская страховка, а у сестер – семья, которую они заслуживают, а папа был бы жив… – Я замолкаю. Делаю глубокий, судорожный вздох. – Ты не знаешь ни меня, ни моих сестер, ни мою маму и уж точно не знаешь моего отца. Так что не пытайся делать вид, что мы с тобой как-то похожи или мой поступок можно сравнить с твоим.
– Ты несправедлива к нам обоим, – спокойно говорит Нолан. Возможно, он прав, но мне уже все равно.
– Знаешь что? – Ремень упирается мне в горло. Я киплю от гнева, от злости на… Нолана. Давайте представим, что Нолана. – Да на хрен все это дерьмо. Мы с тобой сыграем. Сегодня. Мы с тобой сыграем в эту тупую игру под названием шахматы, и ты перестанешь меня изводить.
– Я… – Нолан затихает, пытаясь осознать, что я сейчас сказала. У него дергается кадык. – Ты же не серьезно.
– Если тебе неинтересно…
– Мне интересно, – в его голосе нетерпение. Юношеская горячность. – Интересно.
Мы замолкаем, и Нолан не смотрит в мою сторону, будто боится спугнуть. Ничего не меняется, когда мы припарковываемся у дома. Дверь с пассажирской стороны захлопывается, через мгновение наша верхняя одежда уже валяется в углу гостиной. Когда мы тренируемся, то обычно сидим напротив друг друга, но сейчас Нолан раскладывает доску на журнальном столике, и мы садимся рядом на диване. Это не изучение чужой партии – в этом нет сомнений.
На часах полночь. Отопление уже давно не работает, но мне не холодно.
– Готова? – спрашивает Нолан серьезным тоном, словно ждет моего согласия.
А знаешь, когда ты не спросил его? Когда открыл рот, чтобы поговорить о моем отце.
– Можешь играть белыми, – резко произношу я, желая как можно сильнее задеть его.
– Спасибо, – без тени иронии отвечает Нолан. – Мне это пригодится.
За это я ненавижу его еще сильнее, и, конечно, он делает самый тупой ход на свете – пешка на е4. Я отвечаю сицилианской защитой. Закатываю глаза и хожу конем на с6, просто чтобы побесить его. Какая-то линия системы Россолимо, которую мне показывала Дефне.
Ставки высоки, скорость тоже, и Нолан не показывает ни единой эмоции, ни в чем не сомневается, кажется, в приглушенном свете комнаты он даже не моргает. Лоб ровный, без морщин. Руки не дрожат. Его колено касается моего – не каждый ход, но время от времени. Он этого словно не замечает, и я ненавижу его. Я чувствую себя неуклюжей, неповоротливой, нескладной,
Вскоре я теряю пешку и чувствую себя тупой.
– Черт, – бормочу я.
– Это всего лишь пешка, – шепчет Нолан, не отрывая взгляда от доски.
– Заткнись.
Дрожащими пальцами я перемещаю коня вперед, и теперь речь не просто о пешке. Я оставляю слона незащищенным и упускаю возможность сделать рокировку. Мне приходится молча наблюдать, как Нолан съедает несчастного слона, тут же я атакую его ладьей, желая заставить страдать. И теряю две фигуры, совершенно проглядев, что его королева подбирается к моему королю, и черт, черт, черт…
– Мэллори, – его рука накрывает мою руку, словно заключает в ловушку. Я смотрю на его красивое, ненавистное лицо. – Прости за то, что сказал. Я перешел черту.
Не хочу ничего слышать.
– Давай закончим.
– Не знаю, как на самом деле обстояли дела с твоим отцом…
– Давай. Закончим.
Нолан качает головой.
Я издаю горький смешок:
– Ты месяцами был зациклен на мысли об этой игре. А теперь…
– Я был зациклен не на игре, и ты должна перестать лгать себе. Я не хочу играть с тобой вот так.
– Значит, теперь тебе нужна идеальная обстановка? Может, мне переставить мебель? Разложить кругом сушеный шалфей? Расскажи, чего ты хочешь, и я…
– Ты знаешь, чего я, черт возьми, хочу, Мэллори? – он наклоняется ближе, на его лице ярость. – Я хочу, чтобы тебя здесь не было.
Я едва не задыхаюсь от возмущения:
– Да пошел ты! Это ты просил меня быть твоим секундантом…
– Я хочу, чтобы ты была где-нибудь в другом месте. Тренировалась со своими собственными секундантами для игры со мной. Чтобы мы смогли сыграть по-настоящему уже в Италии. По-настоящему, понимаешь? – Его глаза сверкают. Рука все еще лежит на моей. Я чувствую ее вес. Тепло. – Возможно, твое присутствие в этом доме – единственное, что заставляет меня вставать по утрам, но давай перестанем притворяться, что эта ситуация похожа на то, в чем мы оба нуждаемся.
Я закрываю глаза. Он прав. Это… неправильно. Все это неправильно.
– У нас был всего один шанс, – шепчу я. – И я его упустила.
Как упускаю все в своей жизни. Друзей. Семью.
– Будут и другие турниры. – Нолан делает глубокий, успокаивающий вдох. – Через два года будет еще один чемпионат мира…
– Я не буду в нем участвовать. Я вообще не собираюсь притрагиваться к шахматам после этого лета.
Он сглатывает:
– Ладно. Что ж… что есть, то есть. – И отводит взгляд. Затем оборачивается ко мне, выражение лица становится мягче. – Прости. Ты права, я ничего не знаю о семьях. Пожалуйста, прими мои извинения и давай прекратим эту самую ужасную партию в твоей жизни. Давай просто… пойдем спать. Мы устали.