Шах и мат
Шрифт:
Сколько времени Архангельский провел в затхлом сыром подвале одного из домов неизвестного селения моджахедов, которых в горах было великое множество, он не знал. Попытка определить время, понятное дело, провалилась. Вернее, он отказался от этой затеи буквально сразу: в подвале он не видел ни восходов, ни закатов. Ощущался только пропитанный сыростью мрак и вонь испражнений, пропитавшая воздух этого небольшого помещения.
– Шагай, русская свинья! – бросил на фарси один из конвоиров моджахедов, ткнув Архангельского в спину дулом автомата
И громко рассмеялся.
Сейчас все чувства Архангельского обострились до предела. От тишины, что царила в подвале, любой звук отдавался сонмом переливов в его голове. Чистота воздуха, пусть и пропитанного дорожной пылью, опьяняла сержанта. Архангельский чуть приоткрыл глаза, свет уже не резал их, как в первые секунды, но долго смотреть все же было тяжело. По окружавшим звукам он понял, что идет через село. Дорога уходила вверх, так как для равновесия приходилось переносить центр тяжести чуть вперед.
– Стой! – по-русски крикнул в спину моджахед «тратататальщик».
Все знание русского у афганских моджахедов ограничивалось лишь простым набором слов: «стой», «свинья», «говори», «руки вверх». Примерно таким же набором слов владели все, с кем приходилось воевать русским. Правда, фашисты во времена Великой Отечественной войны пошли чуть дальше: им понадобились также слова «бистро», «водка», «русска баба», «айда сеновал», что отражало их потребности. В отличие от немцев, этим воинам Аллаха такой лексикон был ни к чему.
– Кто? – раздался сверху голос еще одного моджахеда.
«Этот, видимо, на посту», – заключил Архангельский.
– Свои, – ответил моджахед, шедший во главе конвоя, а вот дальше прозвучали настолько странные слова, что Архангельский решил, будто его подвел слух. – Питерс ждет.
Моджахед на посту махнул рукой, показывая, что можно проходить.
Архангельский снова чуть приоткрыл глаза.
Боль, конечно, не прошла, но уже была терпимой. Через узкие щелочки век он различал расплывающиеся фигуры конвоиров.
– Шагай, – бросил тот, что сзади, и снова ткнул Архангельского в спину.
Спина ныла от многочисленных тычков и ударов, которыми сержанта угощали моджахеды с того самого момента, как возглавляемый им отряд разведки попал в засаду и был почти полностью перебит кинжальным огнем. Все тело, казалось, превратилось в один большой ноющий синяк.
Метров через триста конвой снова остановился.
– Питерс ждет, – повторил моджахед, только в этот раз менее уверено, а в голосе его явно слышалась мелкая дрожь, которую он тщательно старался скрыть.
Ответа не последовало, словно некий «Питерс» был каким-то языческим божеством, до прихода ислама процветавшим на территории Афганистана.
Архангельский еле держался на ногах. Он силился хоть что-то разглядеть, но безуспешно – зрение его ослабло. Секунду спустя в нос ударил резкий запах туалетной воды.
«Это
– Ask from Peters, what to do with this Russian [7] ? – звучно скомандовал тот, от кого веяло туалетной водой.
7
Спроси у Питерса, что делать с этим русским? (англ.)
«Американцы!» – Архангельский напрягся.
Его завели в дом и усадили на стул.
– Добрый день! – Архангельский инстинктивно ощущал широкую улыбку говорившего.
Он, конечно, не видел – глаза все еще болели, но в доме, сквозь занавешенные окна которого едва пробивался приглушенный свет, зрение восстанавливалось быстрее.
Слова давались тяжело, но Архангельский ответил на безупречном английском, выдав акцент нью-йоркца:
– Your Russian, is a bit weak [8] .
8
Ваш русский не так хорон (англ.).
– В отличие от вашего нью-йоркского английского. – Американец продолжал излучать безупречную доброжелательность.
Порой создавалось впечатление, что у этой нации в генах заложено всегда улыбаться.
– Стараемся, – ответил на этот раз с бостонским акцентом Архангельский.
– О! У вас, товарищ, для переводчика с фарси прекрасный американский английский, – искренне удивился Питерс.
– Мы все учились понемногу чему-нибудь да как-нибудь, – только и ответил Архангельский.
– Мне нравятся русские. У вас неиссякаемая жизненная сила и оптимизм, – вновь фальшиво улыбнувшись, воскликнул американец голосом, в котором слышались металлические нотки злорадства. – Но оставим любезности и поговорим о деле.
Архангельский не знал наверняка, но догадывался, о каком «деле» пойдет речь и как это самое «дело» могло закончиться.
– Кто вы? – произнес американец.
– Это вы Питерс? – вопросом на вопрос ответил Архангельский.
– Допустим, – небрежно бросил Питерс. – Я повторяю вопрос: кто вы?
Ужасно хотелось пить. В горле пересохло, и Архангельский сглотнул:
– Будьте добры, воды.
Питерс махнул стоявшему у двери солдату без опознавательных знаков.
– Вы получите воду, когда ответите на вопрос.
Архангельский усмехнулся – губам было больно, но от этого усмешка вышла не менее дерзкой.
– Питерс, вы не в том положении, – он еще раз сглотнул, – чтобы диктовать мне условия.
Американец еще раз кивнул охраннику у двери, и тот поставил перед Архангельским стакан с водой.