Шахидка с голубыми глазами
Шрифт:
Я молча жевал подгорелую лепешку с прозрачными лепестками ветчины и помидора, любовался чистыми и светлыми глазами Яны и думал о том, что сама судьба противится раскрыть ей имя идейного вдохновителя и хозяина реабилитационного центра. Так зачем я мучаю себя? Зачем собираюсь причинить этой девочке боль? Мало ей Дэна, из-за которого она едва не лишила себя жизни?
– Как приедем домой, напишешь заявление, – сказал я.
– Какое заявление?
– С просьбой принять в мое частное детективное агентство.
– Правда? – ахнула Яна. – Ты не шутишь?
Она
– А вкусно-то как! Давно я такую вкуснятину не ела!
Неужели для того, чтобы стать таким жизнерадостным оптимистом, надо обязательно побывать на грани смерти?
– Поедем домой, – сказал я, поднимаясь из-за стола.
– Почему домой? – обиженно произнесла Яна. – Разве уже не будет никаких поручений?
– Поручения будут, – пообещал я. – Много опасных поручений. Но сейчас мне нужна ванна.
– Ты хочешь принять ванну? – с настороженным любопытством уточнила Яна.
– Можно сказать, что так.
Мы сели в машину и поехали. Я достал из-под сиденья тяжелый сверток.
– Это автомат Калашникова, Яна, – сказал я, возвращая сверток на прежнее место. – Сегодня ночью ты сядешь в эту машину и поедешь в реабилитационный центр… Вот карта, маршрут помечен… Машину оставишь на Буковой Поляне, а дальше пойдешь пешком – через лес, прямиком к лечебному корпусу.
– А ты? – спросила Яна, пытаясь скрыть тревогу.
Я не ответил. Мы подъехали к дому. Я отдал ключи от машины Яне. Зайдя в квартиру, Яна сразу побежала на кухню, чтобы выложить из морозильника антрекоты на ужин, но я ее остановил:
– Это потом. Сейчас есть дела поважнее.
Я записал на бумажке телефон Лампасова и протянул ей.
– Это номер моего знакомого психиатра, – пояснил я. – Позвонишь ему через несколько минут.
– А ты? – растерянно спросила Яна.
Она начала волноваться, не понимая, что происходит, почему у меня такой озабоченный вид. Но вопросов не задавала, справедливо считая меня своим начальником, а начальники не любят слишком любопытных подчиненных.
Я зашел в ванную, пустил в раковину струю воды и стал тщательно намыливать руки.
– Ты не боишься крови, Яна? – спросил я.
Бедолага даже побледнела от ожидания чего-то загадочного и страшного, но стерпела. Молча пожала плечами. Она стояла в дверях ванной, загораживая собой свет. Я попросил ее включить лампочку и стал протирать руки ваткой, смоченной одеколоном.
– Если тебе неприятно, можешь отвернуться, – предложил я.
– А что ты собираешься делать? – немея от страха, прошептала Яна.
Вместо ответа я взял со стеклянной полочки лезвие бритвы и, стиснув зубы, полоснул им себя по руке.
Глава 38
ПИСЬМО ДЛЯ МАТФЕЯ
Я не учел одного: когда я попаду в руки врачей, они начнут накачивать меня лекарствами в соответствии с уровнем своей образованности и профессиональными амбициями. Мое мнение при этом будет игнорировано.
Мои замороженные мозги начали оттаивать поздним вечером, точнее, ночью, когда небо стало смоляно-черным, а луна остыла, побелела и стала карабкаться по звездам к зениту. Я открыл глаза, увидел белый потолок, залитый мертвенным светом, и понял, что нахожусь в реабилитационном центре, возможно, в той самой палате, где когда-то лежала Яна.
Я поднялся с кровати, испытывая легкое головокружение, но на этом перечень неприятных симптомов заканчивался. Даже порезанная рука не болела, хоть и была перебинтована от кисти до самого локтя.
Из одежды на мне были только белые хлопчатые штаны и такая же рубаха, но этот прикид меня не слишком огорчил, так как я обнаружил необыкновенное сходство этой мертвецкой пижамы с кимоно каратиста, и это сравнение даже придало мне уверенности и агрессивной силы. Жаль только, что с меня сняли часы, и я не знал точно, сколько сейчас времени.
Тотчас меня словно кипятком ошпарила мысль, что бедная Яна уже давно томится под окнами центра, дрожа от страха и неведения. Я бесшумно открыл дверь и вышел в коридор. Мои босые ноги, соприкасаясь с полом, не производили совершенно никаких звуков, и я с удовольствием играл роль бесплотного духа. И вот этот дух медленно пролетел по коридору, заглядывая в пустые палаты с идеально заправленными койками, на мгновение замер у картины, где в унижении и боли доживал свою земную жизнь Иисус, затем приблизился к приоткрытой двери, откуда выбивался яркий свет.
Это был кабинет медицинского персонала. Я зашел внутрь. За столом, в белом халате с подвернутыми до локтей рукавами, низко склонив голову над газетой, сидел дежурный врач. Моя тень упала на газету, и он резко вскинул голову.
– Это еще что за ночные прогулки? – строго спросил он, привставая из-за стола.
Я ударил его ногой по лицу, как футболист по мячу. Врач вскрикнул, попытался дотянуться до кнопок селектора, но не успел. Ударом кулака я свалил его на пол.
Он лежал без чувств, позволяя мне связать его вялые руки бинтом и обыскать карманы халата. Нашел связку ключей. Вышел из кабинета, погасил свет, прикрыл за собой дверь.
С торцевым окном в конце коридора пришлось повозиться. С него предусмотрительно были свинчены ручки, но я смог поднять язычок замка ключом, просунув его в щель между створками. Распахнул окно, впуская в коридор пряную лесную свежесть. Схватился за решетку, прильнул к ней лицом и тихонько свистнул.
Внизу, в темных зарослях, шевельнулась тень, отделилась от кустов, приблизилась к стене. Луна, словно театральный софит, осветила тоненькую фигурку Яны. Лицо обращено ко мне, глаза блестят, и кажется, сейчас она оторвется от земли, поднимется в воздух, как осенняя паутинка, подлетит ко мне…