Шальная звезда Алёшки Розума
Шрифт:
Однако Елизавета его услышала.
— Но я не собиралась ни о чём просить Её Величество… Это были просто слова.
— Анна о том не знала. Она защищала себя, свою жизнь и человека, которого любит.
— Выходит, за пустое слово, сказанное в сердцах, она разлучила меня с моим Алёшей по-настоящему? Не я её, а она меня?
Слова «моим Алёшей» отозвались ноющей болью в груди.
— Слово, Ваше Высочество, великую силу имеет. Помните Библию? «Вначале было слово…» Словом можно сделать человека счастливым, можно боль утишить, примирить враждующих, а можно ударить не хуже плети и даже убить.
Больше
Проснулся, когда внутренности избы наполнились серым предрассветным сумраком. Хворост давно прогорел, и печь остыла. Елизавета лежала, съёжившись под своей епанчей, измученная и замёрзшая, и Алёшка укрыл её собственным бешметом.
Она завозилась под ним и приоткрыла сонные глаза.
— Как хорошо! Тепло. Залезай сюда, вдвоём теплее, — пробормотала она и вновь смежила ресницы.
Алёшка замер, чувствуя, как с надеждой дрогнуло сердце. Постоял не дыша, глубоко вздохнул, прогоняя наваждение, и осторожно погладил её по волосам. Ничего. Сегодня он справится. Больше не совершит ошибку, за которую расплачиваться придётся ей.
* * *
Когда она проснулась, уже рассвело. В избушке было тепло, в печи потрескивали дрова, и пахло кашей. Елизавета осмотрелась — Розума в помещении не оказалось. Немного повозившись на своей лежанке, она, вздохнув, села — долго залёживаться было некогда. С печи что-то упало, и она заметила стёганный бешмет Розума. Надо же… Значит, он укрыл её ночью. А сам как же? Холодно ведь. Да и сейчас, он, что же, на двор раздетый отправился?
Спрыгнув с печи, Елизавета завернулась в свою епанчу, подобрала бешмет и вышла из избы. На дворе уже совсем развиделось, было пасмурно и тихо. За стеной слышалось шевеление, и кто-то разговаривал. Внезапно перепугавшись, она осторожно заглянула за угол. Там под крытым навесом Розум, одетый в один полукафтан из тонкого сукна, чистил Люцифера и беседовал с ним. Вороной повернул к нему голову и слушал, насторожённо наставив уши.
— Я бы всего себя отдал, лишь бы она не плакала… Не мучилась, не думала о нём беспрестанно… Все печали бы её себе забрал, да только как? Я её даже утешить не могу: ни обнять, ни согреть, ни приголубить… да и не нужно ей моё сочувствие. Она меня не замечает даже, я для неё, словно ты, братаня, — скот безмысленный.
Конь всхрапнул и, вывернув шею, цапнул казака зубами за плечо, и тот, рассмеявшись, потрепал его по холке.
— Ну прости, прости! Не безмысленный ты. Ума палата — только сказать не умеешь…
Елизавета отступила назад, скользнула обратно в приоткрытую дверь избушки и в крошечных тёмных сенях остановилась, прижавшись спиной к стене. Сердце колотилось часто и неровно. Она погладила ладонью старенький бешмет, который держала в руках. Скот безмысленный? Неужели он так думает?
Дверь распахнулась,
— Ваше Высочество? Встали уже? Доброго утра!
Он замер на пороге, не приближаясь, и почему-то это задело её.
— Вы говорили, что поедем на рассвете. Так отчего мы всё ещё здесь? — спросила она холодно.
— Простите, Ваше Высочество. Вы так крепко спали, жаль было будить. Я решил, что всё сперва приготовлю к дороге, а после уж вас подниму.
Елизавета шагнула к нему и сунула в руки бешмет.
— Вы совершенно напрасно бегаете по морозу раздетым. Коли захвораете, что я с вами делать стану? — сухо бросила она и, повернувшись, вошла в избу.
Выехали после завтрака. Розум усадил её на Журавля, себе забрал Люцифера, виновато пояснив, что её вороной знает плохо и «как бы не забедокурил». При свете дня место вчерашней переправы нашли довольно быстро. Розум слез с коня, привязал лошадь к коряге, вмёрзшей в ил, и пошёл вдоль кромки берега, рассматривая лёд. В нескольких местах вышел на речную гладь, потоптался, постучал рукоятью кнута, торчавшего за поясом, затем даже попрыгал. И вернулся к Елизавете, которая с интересом наблюдала за ним.
— Идёмте, Ваше Высочество. — Он протянул руку, помогая ей спешиться, а когда она очутилась на земле, отвёл в сторонку Журавлика и привязал к дереву. — Я пойду первым, вы за мной. Саженей через двадцать, ближе не подходите. Двигаться старайтесь по моим следам, шаги делайте меленькие, ноги от тропы не отрывайте и не останавливайтесь. Если вдруг услышите, что лёд под вами трещит, тут же ложитесь и откатывайтесь в сторону. Если я провалюсь, тоже ложитесь, откатывайтесь от полыньи подальше и ползком на тот берег, что ближе окажется.
Елизавета невольно вздрогнула.
— Всё так опасно? Но мы же вчера уже переходили по этому льду.
Он пожал плечами.
— Всякое случается. Лучше заранее приготовиться к неприятностям, чем после голову потерять и потонуть. Ну, с Богом!
Он отвязал Люцифера и шагнул на лёд. Конь, казалось, тоже чувствовал опасность предприятия, ступал аккуратно, не баловал. Розум не тянул его — позволял самостоятельно выбирать дорогу. Елизавета напряжённо смотрела им вслед, вцепившись пальцами в ладанку на груди, и, когда начало темнеть в глазах, вдруг поняла, что не дышит. Втянув в себя острый морозный воздух, она быстро перекрестила удаляющиеся фигуры.
Когда Розум с жеребцом оказались примерно на середине реки, медленно побрела вслед.
Всё обошлось счастливо — они выбрались на правый берег, затем её спутник сходил назад и вернулся вместе с Журавлём.
— Теперь держитесь, Ваше Высочество! — Он легко, точно пёрышко, подхватил её на руки и усадил в седло. — Сегодня будет нелегко: нам нужно уехать как можно дальше.
И они поехали. Сперва пришлось двигаться берегом и через лес. Розум обошёл стороной вчерашнюю рыбацкую избушку и село, в котором ночевали, и, прежде чем они выбрались на торный тракт, пришлось долго брести то рощей, то пригорками, то лощинами. Кое-где казак спешивался и вёл коней в поводу. Давешний снегопад присыпал землю и местами намело изрядно, так что приходилось брести чуть не по колено в снегу.