Шальная звезда Алёшки Розума
Шрифт:
— Верно, не выспались? У нас тут условия аскетические, не всякий сдюжит…
Алёшка молча смотрел на него.
— Моё имя Андрей Иванович Ушаков, — представился богатырь в парике. — Я начальник Тайной канцелярии, всякой крамолой занимаюсь. Я вам стану вопросы задавать, а вы уж будьте милостивы — отвечайте, да без вранья. Мне, Алексей Григорич, как Господу Богу, говорить можно одну только чистую правду.
Он сделал знак копиисту, сидевшему в дальнем углу — записывай, и начал издалека.
Пока
— Значит, вы выполняете обязанности гофмейстера при дворе Её Высочества цесаревны Елизаветы Петровны?
— Да, ваше превосходительство.
— У вас большой опыт хозяйствования?
— Нет, ваше превосходительство.
— Тогда чем вызвано ваше назначение на эту должность?
— Не знаю, ваше превосходительство. Её Высочество не обсуждала со мной причину своего решения.
— Какие отношения связывают вас с Её Высочеством? Она выделяет вас из кавалеров своего двора? Показывает личное пристрастие?
— Нет, ваше превосходительство. Никакого пристрастия ко мне Её Высочество никогда не имела.
— Значит вы не являетесь галантом Её Высочества?
— Нет.
— И сами тоже не испытываете к ней галантного интереса?
Алёшка на миг стиснул зубы так, что стало больно скулам.
— Мне сие не по чину, ваше превосходительство.
— Хорошо. Расскажите, что происходило при малом дворе в течение последнего месяца.
— В начале ноября Её Высочество объявила, что пост хочет провести в обители, и как только справили сороковины по усопшей царевне Прасковье Ивановне, тотчас уехала в монастырь.
— Какой именно монастырь?
— Свято-Успенский, тот, что в Александровой слободе. Она там уже жила нынче летом.
— Она взяла с собой своих фрейлин?
— Нет, ваше превосходительство.
— Почему?
— Мне сие неведомо.
— Когда именно она уехала из своего дворца в Покровском?
Алёшка сделал вид, что вспоминает.
— Прямо в день сороковин, на Матвея-зимника.
— Стало быть, шестнадцатого ноября. На чём уехала Её Высочество? Кто её сопровождал?
Алёшка почувствовал, как заледенели ладони.
— Какой-то негоциант из иноземцев.
— Иноземный негоциант, иноверец, сопровождал Её Высочество на богомолье в монастырь? — Ушаков поднял брови.
— Он отправлялся по делам в Ярославль, и когда Её Высочество посетовала, что не может выехать в обитель из-за того, что её тёплый возок не на ходу, вызвался доставить её в монастырь, поскольку ему было по пути.
— Откуда он вообще взялся, этот негоциант?
—
— Допустим. Что было дальше?
— Через несколько дней негоциант прислал своего кучера с сообщением, что Её Высочество захворала и находится в лесу в охотничьей избушке.
— Он передал это сообщение именно вам? То есть вы с ним были знакомы?
— Нет, ваше превосходительство, я не был знаком с этим человеком. Просто как-то вечером он встретил меня возле конюшни и сказал, что я должен ехать вместе с ним, потому что Её Высочество заболела. Он весьма плохо говорил по-русски, сильно коверкал слова, и я половину сказанного не понял. Я бросился к господину Лестоку, но его во дворце не оказалось, накануне он уехал на несколько дней в Москву. Тогда я оседлал лошадь, взял вторую, чтобы было на чём довезти Её Высочество, если понадобится, и поехал с этим человеком.
— Почему вы не взяли с собой фрейлин Её Высочества? Вы собирались сами ухаживать за больной дамой?
— Я очень торопился. Этот человек был весьма раздражён, всё время ругался на своём наречии и махал руками, и я боялся, что он уедет, не дождавшись меня. Поэтому я велел мальчишке, который околачивался возле конюшни, передать Василию Чулкову то немногое, что сказал мне посланец, и уехал вместе с ним.
— Почему именно Чулкову?
— С ним я сошёлся ближе всего. Господа не слишком меня жалуют. К тому же он мужик трезвого поведения, надёжный и спокойного нрава.
— Допустим. Что было дальше?
— Иноземец привёз меня в какую-то избёнку в лесу, где ждал второй, и они оба сразу же уехали, оставив меня одного с Её Высочеством.
— Её Высочество была и впрямь больна?
— Да, ваше превосходительство. Она оказалась без памяти, и у неё был сильный жар.
— И как же вы её лечили?
— Я не лекарь, ваше превосходительство. И никаких снадобий у меня не было. Я лишь поил её отваром проскурня, кормил, когда в себя приходила, и молился о здравии.
— Чем вы её поили? — Ушаков, кажется, даже сбился с мысли от удивления.
— Проскурень — травка такая целебная, меня матушка в детстве лечила, когда хворал. Она возле избы росла, целая поляна. Морозом её уж побило, но я собрал. Печь топил и заваривал.
— То есть вы оставили больную цесаревну без лекарской помощи, потчуя варёным сеном и молитвами? Вы понимаете, что если бы она преставилась от ваших забот, вам бы прямая дорога на плаху была?
— Я помогал как умел, ваше превосходительство. Не мог же я бросить её одну и уехать за лекарем, я бы и избёнку эту после не сыскал. И потом, разве вы не верите во всемогущество Господне, его милость и силу молитвы?