Шальная звезда Алёшки Розума
Шрифт:
Парашка зарыдала, уткнувшись в подушку, а Мавра озадаченно переспросила:
— Погоди… Ты приготовила Розуму приворотное зелье? Но не в руки отдала, а поставила где-то?
— Возле постели в горнице у него. Пришла к нему, гляжу, а он Лизавету из своей комнаты выводит. Она хмельная — на ногах не стоит. Он всё уговаривал её, толковал, что она-де комнаты попутала и пытался прочь увести. Увёл, а я ждать осталась, когда вернётся. Ждала-ждала, а он не идёт, ну я к себе и пошла. В спальню к ней заглянула, а они там… в постели… вместе…
Губы у Парашки
— Дура! — сердито бросила Мавра, вставая; всё сочувствие к Парашке моментально испарилось. — Кто ж приворотное зелье без пригляду оставляет? Его из рук в руки дают и следят, чтобы рядом никого постороннего не случилось. Натворила дел! Всем теперь одна докука!
* * *
Из дальнего угла донеслось сперва посвистывание, затем бодрое сопение, которое, наконец, переросло в богатырский храп. Анна лёгкой тенью соскользнула с постели, накинула на плечи шлафрок, сунула ноги в мягкие комнатные туфли и двинулась к двери. Однако не удержалась — заглянула за ширму, где, развалясь на своём тюфяке, выводила рулады горничная. Кувшин из-под вина валялся здесь же. Анна подняла его, аккуратно поставила в изголовье, полюбовалась. Так-то, братец Михайло, соглядатай и дозорщик! Дрыхнет твоя церберица. Не больно-то и трудно от неё избавиться оказалось — всего и понадобилось, что полуштоф[117] вина да пара пилюль сонных.
Анна приоткрыла дверь, прислушалась, убедилась, что в сенях, куда та вела, никого нет, и осторожно вышла из комнаты. Теперь через заднее крыльцо добежать до конюшни, где её ждёт Митенька — и вот оно, счастье! Анна улыбнулась. Главное — воротиться до свету. Третьего дня разнежилась в объятиях любимого, обо всём на свете позабыла, и возвращаться пришлось поутру, когда уж дворня встала. Так что едва не попалась на глаза ключнице…
Анна устремилась к выходу, но, сделав пару шагов, остановилась — за соседней дверью кто-то горько плакал.
Конечно, задерживаться было рискованно, да и Митя ждал. Но, чуть помедлив, она всё же потянула за ручку и вошла. Ничего. Риск невелик, хозяйка комнаты вряд ли заподозрит что-нибудь, да и Митеньке не вредно подождать несколько лишних минут, поцелуи жарче будут.
В горнице оказалось темно, но Анна видела во мраке точно кошка — на кровати в углу возле окна, скорчась, рыдала Прасковья.
Анна приблизилась, прислушиваясь к горьким судорожным всхлипам.
— Прасковья Михайловна? Что с вами? Вам плохо?
Фигурка на постели, глухо вскрикнув, села и в ужасе уставилась на Анну.
— Кто здесь?!
— Это Анна. Почему вы плачете?
Узнав её, Прасковья, казалось, потеряла к неожиданной гостье всякий интерес и вновь упала ничком на кровать. Рыдания зазвучали ещё горше. Анна присела
— Ну полно! Я могу вам помочь чем-нибудь? Что случилось-то?
Честно сказать, ответа она не ожидала и готова была извиниться и выйти, но Прасковья вдруг схватила её за руку и, давясь слезами, принялась говорить… Анна только диву давалась, слушая. Оказалось, скромница Прасковья до безумия влюблена в Алексея Розума.
Словно ощутив сочувствие собеседницы, Прасковья рассказала и о своём стремлении увлечь гофмейстера, и о приворотном зелье, купленном у цыганки, и о неудавшейся попытке дать снадобье предмету своей страсти. А ещё о том, что увидела, заглянув себе на беду в спальню цесаревны…
— А Мавра ещё и обозвала меня всяко, — горько закончила она свою исповедь. — Сказала, что из-за дурости моей теперь всем неприятство одно… А я… я жить без него не могу-у-у!
И Прасковья зарыдала с новой силой. Минут пять она самозабвенно заливалась слезами, потом, немного успокоившись, заговорила вновь. Голос был гнусавый.
— И ведь он ей не нужен вовсе! Она по Шубину сохнет, знать никого не желает! А он с ней… и всё из-за меня…
— Не плачь! — Анна погладила страдалицу по вздрагивающей спине. — Это зелье виновато! Поверь мне, мало какой муж, когда его целует красивая женщина, устоять сможет…
— Любит он её… — Прасковья тяжко вздохнула. — А на меня и не смотрит вовсе…
Анна и сама знала, что любит, не забыла горькое признание своего спасителя — тогда, на косогоре во время грозы. Вынырнув из горестного омута и немного успокоившись, она стала наблюдать за гофмейстером и очень быстро поняла, кто та «кохана», с коей черноглазому красавцу «никогда вместе не быть». И посочувствовала бедняге.
Как бы ни обернулось, этому спокойному, добродушному парню с ласковой улыбкой и мягким голосом не позавидуешь.
— Так дай ему снова своё зелье! Или оно закончилось?
— Нет. — Прасковья помотала головой. — Зелье есть. Да только какой с него прок, коли он её любит? Даже если придёт ко мне, всё одно о ней думать станет…
— А если Елизавета узнает, что он с тобой был? — Анна задумалась. — Что тогда?
— Не знаю. — Прасковья шмыгнула носом. — Если в добром расположении будет да с глазу на глаз, выбранит, и всё. Уж сколько она Мавре пеняла… А ежели в дурном духе окажется, может и от двора уволить, пожалуй.
Анна задумалась.
— А ежели грех не скрыть? Ежели она тебя с ним своими глазами увидит и будет при том не одна, а со своими людьми да с дворней? Тогда как?
Прасковья поёжилась.
— Вон выгонит.
— Или заставит его жениться на тебе, — протянула Анна. — Может так случиться?
Прасковья в сомнении покачала головой.
— Наверное, может, если сама она в этот миг будет в счастливом расположении… Но потом всё одно уволит от двора обоих, фрейлине замужней быть не положено. Да и Алексей Григоричу она такого не простит. Её Высочество не терпит, когда кого-то ей предпочитают.