Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов
Шрифт:
Арт все спал, выпростав руку, раскрыв ладонь пальцами вниз. Рядом в куче на стуле лежала его и ее одежда. Вид у него был совсем не усталый. Да, об этом она и говорила, об этой жизненной силе.
Ну вот, подумала она. Вот я ее и заполучила. Лежит теперь, спит вот в моей постели.
Взяв кое–что из кучи, она стала одеваться. Но сил никаких не осталось. Часы показывали восемь тридцать. Она прошла в гостиную и позвонила на радиостанцию.
— Алло, — сказала
— Что случилось, Патриция? — спросил Тед Хейнз.
— Можно я не выйду сегодня? — У нее был такой хриплый голос, что не нужно было притворяться. — У меня, кажется, грипп. Можно? В этом году я еще ни одного дня не пропустила.
Хейнз надиктовал ей целый список лекарств, которые нужно купить, велел, пока не поправится, соблюдать постельный режим, пожелал выздоровления и повесил трубку.
Соблюдать постельный режим. Забавно. В самом деле смешно.
Вернувшись в спальню, она бросила халат к остальной одежде на стул и забралась под одеяло, под бок к спящему юноше.
В полумраке спальни, опершись локтями о подушку, она склонилась над ним лицом к лицу. Коснувшись его губами, она взяла его голову руками с двух сторон и приподняла, не отрывая от него взгляда. Потом подняла одеяло и опустилась на Арта. Ее тело покоилось на его груди, лице, бедрах, ногах. Какой он теплый. Слышно, как бьется его сердце — отдаваясь в ее груди, из самой глубины его существа, не спящее, неугомонное. Она слушала, как он дышит, припав ухом к его груди, да так и задремала.
Некоторое время спустя, когда в комнате стало уже совсем светло, ее разбудили его объятия. Он смотрел на нее и широко улыбался. Обхватив, он крепко держал ее, сдавливая те места, где болело, саднило сильнее всего.
— О, нет, — простонала она. — Мы больше не можем… Хватит.
— Конечно, — сказал он.
Она попробовала выскользнуть из его объятий, но он не отпускал ее.
— Ты должен был бы совсем вымотаться, — с восхищением сказала она. — Ты уже умереть должен был бы.
— Ты вставала? — спросил он. — Н–н–недавно — тебя не было.
— Я позавтракала.
— Глаз у тебя — жуть.
— Я не могу идти на работу. Я вообще не могу выйти в таком виде.
Разжав его пальцы, она села и приложила руку к лицу, ощупывая его у носа, у лба.
— Спадает?
— Немного.
— Что мне делать?
— Ждать, — сказал он. — Тебе что, н–н–никогда глаз не подбивали?
— Никогда.
Она снова легла, подтянув колени, чтобы он не приставал к ней.
— Оставь меня в покое, — попросила она.
Приподнятое им одеяло царапнуло ей щеку — он укрывал ее. От этого
— Спасибо, — поблагодарила она.
— Ты все равно хорошо выглядишь, — сказал он. — Даже с синяком.
— Помнишь, когда мы поднялись на Твин–Пикс… Ты сказал, что любишь меня.
— Ну да, — подтвердил он.
— Это правда?
— Ну да, — сказал он, — конечно, люблю.
— Тогда как же ты мог ударить меня? — Она подвинулась, чтобы посмотреть ему в лицо. — Разве можно так с тем, кого любишь? Арт, никогда больше так не делай. Обещай мне.
— Ты хотела уйти.
— Я хотела выйти. Уходить я не собиралась.
— А что я д–д–должен был делать, просто стоять?
— И нож этот… Где ты его взял? У своего дружка этого гадкого? Арт, не нужно со всем этим связываться. Ты сам разве не понимаешь?
— У меня в первый раз такое, — пробормотал он.
— Выброси эту чертову штуковину.
— Хорошо, — согласился он.
— Обещаешь? Если ты хочешь встречаться со мной, забудь все это. Сам ведь понимаешь, Арт.
Он ничего не сказал.
Лежа рядом с ним, она ждала ответа. Но он все молчал. Тогда она протянула руку и положила ее ему на грудь. А ведь все не так уж и плохо. Жаловаться не на что. Так она лежала в постели, время шло, проходили часы. Солнце поднялось высоко, согрело и ярко осветило комнату. Стало душно.
— Слушай, я есть хочу, — сказал Арт. — Сколько можно валяться? Давай вставать.
— Арт, когда еще можно будет вот так полежать! — ответила она.
Он беспокойно заерзал в постели.
— Уже, наверно, двенадцать.
— Да, — сказала она. — Полдвенадцатого.
Она перевернулась, легла рядом с ним. Потом подложила под него руку, и он теперь всем своим весом опирался на ее запястье и локоть. Она прильнула к нему сверху, но только головой и плечами. Рукой она отстранила его.
— Нет, — сказала она. — Я хочу просто смотреть на тебя.
Ему это, похоже, было неприятно — он не хотел, чтобы на него смотрели, и смутился.
— Что случилось? — спросила она.
— Не знаю, здесь так светло.
— Светло? — Она приподнялась. — А, тебе не нравится, что я на тебя смотрю. Да?
— Я просто не понимаю, как это можно — вот так валяться и ничего не делать.
Но она так и сидела: на пятках, подняв голые коленки, положив ладони на бедра. Он пришел в еще большее смятение.
— В этом нет ничего плохого, — успокаивала она его. — Ты что, стыдишься меня? Или себя?
Она сбросила с него одеяло. Оно упало на пол, оставив их обнаженными.