Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов
Шрифт:
— По–моему, на консервном заводе пашет. Осенью.
— Как это тебя угораздило познакомиться с таким экземпляром?
Она уже стояла на тротуаре у машины.
— Он в «Старую перечницу» захаживал, — объяснил Арт.
— Ненормальный какой–то. Видимо, кучу денег на эти книги потратил.
Перед тем как сесть в машину, она спросила:
— Сядешь за руль? Хочешь меня куда–нибудь прокатить?
Он занял водительское место и предложил:
— Хочешь «Х–х–хорьх» посмотреть?
— Как тебе угодно.
— Очень редкая штука, — сказал он. — Ты такого еще не видела.
Когда они ехали по темной улице, Арт бросил:
—
— Как тебе угодно, — повторила она.
Произнесла она это безразличным тоном — видимо, ей было все равно. Как будто она была где–то далеко от него.
По сторонам проплывали мимо промышленные сооружения, склады. Уличные фонари были здесь редки. На одном перекрестке он увидел стоявший автобус, в котором сидел и читал журнал одинокий водитель.
«Не стоит», — решил он, повернул направо и поехал обратно в центр города.
Когда они пересекли Коламбус–авеню, Пэт спросила:
— Мы куда–то в определенное место едем?
— Нет, — сказал он.
— Тогда давай остановимся вон там.
Впереди гасла и снова вспыхивала сине–зеленая неоновая вывеска ночного заведения. Рядом стояли машины, такси. От двери клуба до края тротуара протянулся навес. У входа стояли несколько мужчин в смокингах. К ним присоединилась женщина в вечернем платье и мехах.
— Там? — спросил Арт.
— Я хочу выпить.
— Мне туда нельзя.
— Тогда давай в другое место заедем, — сказала Пэт. — Где–нибудь в Норт–Биче [76] .
— Нет.
— В Норт–Биче никому дела нет до того, как кто одевается.
— Мне нельзя, потому что я несовершеннолетний.
— Может, какой–нибудь документ показать бы мог?
В качестве удостоверения личности он мог предъявить только чужой билет ВВС. Слишком рискованно. Если бы его попросили показать водительские права или карточку социального обеспечения, выкрутиться бы не удалось.
76
Норт–Бич —известный квартал ресторанов, ночных клубов, стриптиз–баров и порнокинотеатров в районе Коламбус–авеню и Бродвея в центре Сан–Франциско между Чайнатауном, Телеграф–Хиллом и заливом Сан–Франциско. Здесь находятся также популярные книжные магазины и художественные салоны.
— Давай просто домой поедем, — предложил он. — К тебе.
— Значит, светская жизнь на сегодня закончена?
Он не повернул головы, но знал, что она улыбается.
— Не очень увлекательный получился вечер, — сказала она и потянулась. — В любом случае мне не следует ходить развлекаться вечерами по будням. Завтра в семь вставать.
— Хочешь, просто покатаемся? — предложил он.
— Нет. Мне бы домой поскорее.
И все улыбается, подумал он. Получает удовольствие, забавно ей.
— А какого Рейчел мнения о твоем приятеле–революционере?
— Не очень высокого.
— Вряд ли этого — как там его зовут? — вряд ли его интересуют девушки.
— Не интересуют, — подтвердил Арт.
— А к тебе он не пробовал подкатывать?
— Нет.
— Таких в Сан–Франциско полно. Джим когда–то встречался с девушкой, у которой муж был голубой. У него был с ней роман. Во всяком случае, он так рассказывал. Это давно было.
Арт
Помолчав, Пэт сказала:
— В сексе есть что–то загадочное. Иногда я думаю, что это не инстинкт… Это то, к чему привыкаешь. Или думаешь, что должен желать. Или то, чего у тебя никогда не было, и ты пытаешься представить себе, как все будет. В нем всегда есть что–то запрещенное. То, что скрывают… отвергают. То, чего как бы не положено иметь. Взять рекламу — она говорит намеками, никогда не называет вещи своими именами. Интерес нагнетается издалека, уклончивыми словами. Так же и в популярных песнях. В мои юные годы мы все еще слушали Гленна Миллера. Помню, во время войны… Мы, бывало, брали пластинки Бенни Гудмена и Гленна Миллера и слушали их вшестером или всемером, лежа на полу. Фрэнка Синатру. — Она засмеялась. — Помню, как Фрэнки был в «Хит–параде». Он и Би Уэйн. «Мои шпоры звякают, бряцают», — напела она. — Это было… Когда же это было? Кажется, в сорок третьем.
Он молчал.
— Мы тогда с русскими дружили, — продолжала она. — Когда они остановили немцев под Сталинградом.
Опустив окно, она оперлась на него рукой. Внутрь ворвался холодный вечерний ветер и смешался с теплым воздухом от обогревателя.
— Когда я росла, — рассказывала она, — мы много разных песен пели. Какая же была первой? «Bei Mir Bist Du Schon». Я тогда в начальной школе училась. И «Ламбет–уок». Мы даже верили в то, что пелось. А сейчас ребята верят?
— Нет, — процедил он.
— Про то, как луна бледна?
— Нет.
— Помню, одна мне казалась особенно красивой. Сейчас ее еще можно где–нибудь услышать? «Я к звездам лестницу построю». Она мне больше всего нравилась. А то, что Джим ставит в «Клубе 17»… Я никак не привыкну к эхо–камере [77] Митча Миллера [78] . Какая–то перенасыщенность. И манера исполнения — невозможно мужчину от женщины отличить. Возьми Джонни Рэя, например. И полная мешанина — вестерн и негритянский джамп, сладко–сентиментальное… Все в кучу.
77
Эхокамера— комната с сильно отражающими стенами, в которую помещен источник звукового сигнала (громкоговоритель) и приемник (микрофон). По сути дела, такая эхо–камера является уменьшенной моделью реального зрительного зала, в котором не всегда удается создать необходимую акустическую атмосферу.
78
Митч Миллер(1911–2010) — американский музыкант, певец, дирижер и продюсер, считается одним из родоначальников караоке.
— Бывают и хорошие вещи, — сказал он.
— Ты слушаешь «Клуб 17»? Да, ты, кажется, говорил. До прошлой недели слушал.
— Рейчел нравится.
— Правда ведь это, пожалуй, лучшая дневная музыкальная программа для ребят?
Он кивнул.
— Как насчет танцевальных залов? Туда тоже только после двадцати одного года пускают?
— Нет.
— Вот вспомнила старые мелодии, и танцевать захотелось. Но уже поздно. Может быть, в другой раз. Джима на танцы было не затащить. Стесняется вечно. А у вас в школе были танцы?