Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов
Шрифт:
— У тебя прекрасное тело. Ты можешь гордиться им.
Он встал, нашел свои вещи и оделся. А она так и не отводила от него взгляда.
— Давай поедим, — предложил он.
— Мне хочется просто лежать, — сказала она, оставаясь в постели.
— Ну, хватит, — угрюмо проговорил он.
— Полежи со мной, — попросила она. Раскинувшись на кровати, она подняла руку и потянулась к нему. — А я думала, ты ненасытный.
Неловкость, которую он чувствовал, показалась
— Надо же, теперь, когда я вот так лежу, тебе не хочется. Или, по–твоему, для этого годится только ночь?
— Этим и положено заниматься только по ночам, — заявил он.
— Почему это?
— Потому что ночью темно, — объяснил он.
Она засмеялась. Причудливая застенчивость… Ходульная философия. Старая школа: маскировка… Ей на ум пришло слово «ханжество». Ночью он устроил с ней бой, пока не довел ее до изнеможения, до боли, а теперь, при свете солнца, бежит от нее.
— Тебе понравилось? — спросила она.
— Да, — сердито сказал он.
Он даже говорить об этом не может, подумала она. Вслух об этом — не положено. Боже мой! Нельзя говорить об этом с женщиной. Вот со шпаной своей можно — вероятно, они только и делают, что болтают об этом. Но я для него — как мать или учительница, мне такое слышать нельзя.
И еще она решила, что в каком–то смысле, хоть это и глупо, влюблена в него. Увлеклась им, увлеклась как подросток. В ней проснулась девчонка.
Но в то же время она не могла не презирать его. Что он мог сказать? Он молод, неопытен. Стоит вот, неуклюже переминается с ноги на ногу. Но какой красавец! В нем есть сила и какая–то природная чистота. Потому что он юн. Просто потому, что он так молод. Так мало еще успел, так мало знает.
— Как ты это себе представлял — в детстве? — спросила она. — Похоже на то, чего ты ожидал? Или тогда, в мечтах, все представлялось идеальным?..
Он что–то промычал.
— Ты слышал про эрогенные зоны? — поинтересовалась она.
На его лице отразились подозрение и ужас. Он не знал, о чем она говорит, но сами слова ему не понравились.
— Их, кажется, девять, — сообщила она. — У женщины. Вероятно, у разных женщин по–разному.
У двери он замешкался — хотел уйти, но не мог.
— Тебе станет легче, если я что–нибудь надену? — спросила она.
— Давай, вставай, — поторопил он ее.
— А ты знаешь, что некоторые женщины могут дойти до оргазма, лаская свои груди?
Он вышел из комнаты. На кухне он достал из холодильника яйца и бекон. Она немного полежала в постели, потом встала, надела юбку и блузку. И вдруг передумала и оставила на себе только
Закурив, она стала смотреть, как он готовит себе завтрак.
— В чем дело? — спросила она. — Я тебе мешаю?
— Надень еще что–нибудь, — попросил он.
— Чтобы упустить возможность так походить? Мне не часто выпадает случай расслабиться. На работу сегодня не надо… Не могу же я пойти туда с таким глазом.
— А если кто–нибудь зайдет?
Она пожала плечами:
— Ну и что. Откроешь ты.
— А вдруг Джим Брискин решит заглянуть?
— Ах, вот что, — она пристально посмотрела на него, — боишься?
— Не нравится м–м–мне это.
— И что же мне надеть? Выходное платье? Мы куда–то сегодня идем?
Он сел напротив нее и принялся за еду. От запаха бекона ей стало нехорошо, но она продолжала сидеть за столом. Дым от ее сигареты плыл в его сторону. Он повернул стул и ел, поставив тарелку на колени.
— Кто так ест? — сделала она замечание.
Он вспыхнул и пробурчал с набитым ртом:
— Иди на фиг.
— Разве мама не учила тебя, как вести себя за столом? Что, и Рейчел позволяет тебе так есть? Тебе многому нужно будет научиться. А одежда? Нельзя сегодня снова это надевать. У тебя что, больше ничего нет?
— Все дома.
— Тогда купи себе еще одежды. Или съезди за ней. — Она лениво откинулась назад, положив руку на спинку стула. — Возьми машину, поезжай к себе и забери одежду. И потом, тебе нужно побриться.
Она протянула руку и прикоснулась к его подбородку. Он отдернулся.
— Нет, ну правда. Тебе нельзя выходить в таком виде.
Он бросил вилку и вышел из–за стола.
Пэт вернулась в спальню и оделась. Когда она вышла, он стоял у окна гостиной, засунув руки в задние карманы брюк. Стрелка с них сошла, и они неровно висели, пузырясь на коленях. Его одежда всю ночь пролежала кучей на стуле.
На ней была яркая голубая юбка и белая блузка с оборками.
— Как тебе моя юбка? — спросила она.
Он ничего не ответил — даже не посмотрел на нее.
— Я, наверное, по магазинам бы походила в центре, — сказала она. — Раз на работу я не иду, хочу одежды купить. У меня целый список есть.
— А как же синяк?
— Он проходит.
Она прошла в ванную, к раковине и плеснула на глаз холодной водой. Кожа была все того же цвета, но уже мягче, осела.
— Тебе нельзя на улицу в таком виде, — сказал он, стоя у двери ванной. — Ты ужасно выглядишь.