Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов
Шрифт:
Он стал плохо видеть и однажды врезался в припаркованную цистерну с молоком. Но об этом он предпочел не упоминать.
— Хорошая машина. Такая большая и тихая… — Она смотрела на темнеющие поля, которые проплывали мимо по обе стороны шоссе. — Так что будет на этой вечеринке?
— Ну, вы же не боитесь?
— Нет, — сказала она, очень прямо сидя рядом с ним и крепко сжимая в руках сумочку. Она нарядилась в нечто вроде черной шелковой пижамы.
Штанины оканчивались завязками на голых щиколотках,
Когда она выбежала из дома и села в машину, он сказал:
— Для такого хвоста у вас коротковаты волосы.
Она, запыхавшись, уселась с ним рядом и хлопнула дверцей.
— Слишком претенциозно, да? Я неправильно оделась?
— Выглядите вы превосходно, — со всей искренностью сказал он, заводя мотор.
Однако она все же немного побаивалась. Ее большие серьезные глаза блестели в темноте салона; сказать ей было почти нечего. Она достала из сумочки сигареты и наклонилась к прикуривателю.
— Может, там и весело, — сказал он, подбадривая ее.
— Да–да, вы уже говорили.
— Лиланд Партридж — это фанатик; мы называем таких аудиофилами. Там будут колонки размером с дом, алмазные иглы и экстраклассные записи товарных поездов и глокеншпилей [126] .
— Народу будет очень много? — спросила она в третий раз.
— Ребята из розницы плюс часть музыкальной тусовки Сан–Франциско. Будет выпивка и много разговоров. Когда звукачи сцепятся языками с толковыми музыкантами, можно услышать кое–что интересное.
126
Глокеншпиль, или оркестровые колокольчики, — ударный музыкальный инструмент, разновидность ксилофона.
— Обожаю Сан–Франциско, — с жаром сказала Мэри Энн, — все эти крошечные бары и ресторанчики. Однажды мы с Туини ездили в одно место на Норт–Бич. Называлось оно «Бумажная кукла». Пианист играл диксиленд… круто играл.
— Круто, — передразнил Шиллинг.
— Он был весьма неплох. — Она постучала пальчиком по сигарете; из окна в темноту полетели искры. По радио играли симфонию Гайдна.
— Мне это нравится, — сказала она, наклонив голову.
— Узнаете, кто?
Она задумалась.
— Бетховен?
— Это Гайдн. «Симфония литавр».
— Как вы думаете, я когда–нибудь смогу различать симфонии? Когда мне будет столько же лет, сколько вам?
— Вы еще только учитесь, — произнес он как можно безмятежнее, — все дело в опыте, не более того.
— Вы действительно любите эту музыку. Я наблюдала
— Мне нравится ваш друг Нитц, — сказал он, хотя в чем–то тот ему даже мешал.
— Да, он замечательный. Он и мухи не обидит.
— И вас это восхищает.
— Да, — сказала она, — а вас — нет?
— Если абстрактно, то да, восхищает.
— Ах, эти ваши абстракции. — Она устроилась на сиденье, поджав ноги и упершись локтем в дверцу.
— Что там за огни? — Голос ее звучал почти испуганно. — Мы что, уже почти приехали?
— Почти. Соберите мужество в кулак.
— Уже собрала. И не смейтесь надо мной.
— А я и не смеюсь над вами, — мягко сказал он, — с чего бы это?
— Они высмеют меня, что бы я ни сказала?
— Нет, конечно, — сказал он и добавил, не удержавшись, — они будут так греметь своими записями со звуковыми эффектами, что и не услышат, что вы говорите.
— Я неважно себя чувствую.
— Вам полегчает, когда мы приедем, — по–отечески успокоил ее Шиллинг и прибавил скорости.
Когда они добрались до места, вечеринка уже началась. Шиллинг заметил, как преобразилась девушка, поднимаясь по лестнице в дом Партриджа. Страха как не бывало, он скрылся где–то в глубине; Мэри Энн с невозмутимым видом облокотилась на железные перила, в одной руке держа сумочку, а другую изящно положив на колено. Как только дверь открылась, она плавно выпрямилась и скользнула мимо мужчины, который их впустил. Когда Шиллинг затушил свою сигару и переступил порог, она уже дошла до конца коридора и приближалась к гостиной, откуда доносились шум и смех.
— Здравствуй, Лиланд, — сказал он, пожимая руку хозяину. — А куда подевалась моя девочка?
— Да вон же она, — сказал Партридж, закрывая дверь. Это был высокий, средних лет мужчина в очках. — Жена? Любовница?
— Кассирша, — Шиллинг снял пальто. — Как семейство?
— Да как обычно. — Придерживая Шиллинга за плечо, он вел его в гостиную. — Эрл опять хворает; тот же грипп, которым мы все переболели в прошлом году. Как магазин?
— Грех жаловаться.
Они оба остановились, наблюдая за Мэри Энн. Она безошибочно распознала хозяйку и теперь принимала у Эдит Партридж бокал. Непринужденно обернулась, чтобы поздороваться с группой молодых клерков из студии звукозаписи, которые сгрудились за столом. Стол представлял собой выставку звуковой техники: вертушек, картриджей, звукоснимателей. Все это были элементы новой стереосистемы «Диотроник».
— У нее есть такт, — сказал Партридж, — для такой молоденькой девушки это редкость. Моя старшая примерно ее возраста.