Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов
Шрифт:
В глубине магазина включился свет. Мэри Энн скрылась в офисе и почти сразу вернулась в шерстяном жакете, накинутом на плечи.
— Ты где? — спросила она.
— Здесь. — Он нащупал дежурную лампочку и вкрутил ее.
Кряхтя, он поковылял к двери, опустил жалюзи и запер дверь. Тяжелый засов влетел в паз.
— Да, — согласилась она, — запри. Я забыла. Можно включить обогреватель?
— Конечно.
Усевшись на подоконник, он потирал колено. Мэри Энн уже исчезла в офисе; над его столом зажегся мягкий голубоватый свет флуоресцентной лампы. Он
— Нашла? — спросил он, когда она появилась снова.
— И включила. Уже нагревается.
Она подошла и устроилась рядом с ним, присев на корточки и прислонившись спиной к прилавку.
— Джозеф, — сказала она, — почему ты меня поцеловал?
— Почему? — эхом отозвался он. — Потому что я люблю тебя.
— Правда? А я все гадала, так ли это.
Она опустилась пониже и стала смотреть на него, тревожно нахмурившись.
— А ты уверен в этом?
Туг она вскочила на ноги.
— Пойдем в офис, там теплее.
Маленький электрообогреватель светился и излучал жар, создавая вокруг островок тепла.
— Посмотри, — сказала Мэри Энн, — он просто греется… больше ничего.
— Ты боишься меня? — спросил он.
— Нет, — она беспокойно ходила по офису, — по крайней мере, я так думаю. С чего мне тебя бояться?
По пустой улице пронеслась машина, осветив фарами витрины, полки и стеллажи с пластинками за прилавком. Машина проехала, и магазин снова погрузился во мрак.
— Я пошла вниз, — объявила она, уже выходя в коридор.
— Зачем?
Ответа не было; она включила внизу свет и уже спускалась по лестнице.
— Вернись сюда, — приказал он.
— Пожалуйста, не кричи на меня, — без выражения сказала она, но остановилась на лестнице, — я не выношу, когда на меня кричат.
— Посмотри на меня, — сказал он.
— Нет.
— Прекрати чертову истерику и посмотри на меня.
— Не надо мною командовать, — сказала она, но все–таки медленно повернула голову и, сжав губы, уставила на него свои темные глаза.
— Мэри Энн, скажи мне, в чем дело?
Ее глаза затуманились.
— Я боюсь, что со мной что–то случится.
Она схватилась за перила маленькой дрожащей рукой.
— Черт с ним, — выдавила она; ее губы искривились. — Это давно началось, слишком долго рассказывать. Прости меня, Джозеф.
— Зачем? — повторил он. — Зачем тебе спускаться в подвал?
— За кофейником. Разве я не сказала?
— Нет, не сказала.
— Он там остался… я его сегодня помыла. Сохнет на упаковочном столике возле липкой ленты. На куске картона.
— Ты хочешь кофе?
— Да, — уверенно сказала она, — может, от него я согреюсь.
— Хорошо. Тогда пойди и принеси его.
Она благодарно взглянула на него, отпустила перила и поспешила вниз, в кладовую. Шиллинг пошел следом. Зайдя внутрь, он нашел ее сидящей на углу расшатанного упаковочного столика; она закручивала кофейник. На ее запястьях блестели капли; вода, которой она наполнила колбу, брызгала во все стороны.
Сперва
— Какая ты тоненькая, — произнес он вслух.
— Я же тебе говорила.
Она подвинулась, усаживаясь на столик.
— Как это называется, когда хочется убежать? Паника? Да, похоже, что так. Но мне всегда нужно было место, куда бежать, где можно спрятаться… вот только, когда я туда добиралась, меня не пускали… или это оказывалось совсем не то место, куда хотелось попасть. Так у меня ничего и не вышло; что–то вечно было не так. И я бросила эту затею.
— Ты уже приходила сюда ночью?
— Пару раз.
— И что делала? Просто сидела?
— Сидела и думала. Раньше мне никогда не давали ключей от работы. Ставила пластинки… пыталась вспомнить, что ты мне о них рассказывал, что мне надо послушать. Одна мне особенно понравилась; я поставила ее на проигрыватель и пошла в офис, потому что там теплее. Ты злишься на меня?
— Нет.
— Никогда мне не выучить все это — все, что ты знаешь. Но приходила я сюда все–таки не поэтому. Мне просто хотелось послушать пластинки и побыть здесь одной, за запертой дверью. Однажды — кажется, это было прошлой ночью — пришел коп и посветил на меня своим фонариком. Пришлось открыть дверь и доказывать ему, кто я есть.
— Он тебе поверил?
— Да, он видел, что я работаю здесь днем. Он спросил, все ли у меня в порядке.
— И что ты сказала?
— Сказала, что у меня все в том же порядке, что и обычно. Но не то чтобы в полном.
— Что я могу для тебя сделать?
— Ты не должен ничего делать.
— Но я хочу помочь.
— Тогда найди кофе.
— А еще что–нибудь можно?
Она задумалась; их головы соприкасались. Одну руку она держала у самого лица, другую положила на колено. Он чувствовал ее дыхание и видел легкое движение губ. Она, как ребенок, дышала ртом. Она сидела так близко, что даже в тусклом свете он видел крошечные, идеальной формы завитушки, которые росли за ее ухом и терялись в массе темных волос. Вдоль ее челюсти под левым ухом протянулся почти невидимый шрам — тонкая белая линия, исчезавшая в легком пушке на щеке.
— Это откуда? — спросил он, касаясь шрама.
— А, — она улыбнулась ему, задрав подбородок, — когда мне было одиннадцать, я стукнулась об сервант и разбила стекло. — Ее глаза хитро забегали. — Больно не было, но крови было много; помню, она текла по шее большими красными каплями. У меня был кот, он любил прятаться в шкафу и спать в большой миске, где мама замешивала тесто. Я пыталась его оттуда вытащить, но он все не хотел вылезать. Я тянула его за лапу, и он вдруг меня поцарапал. Я отскочила, и стеклянная дверца разбилась.