Шамабад должен гореть!

Март Артём

В два тридцать пять Черепанов, убедившись, что Таран смертельно ранен, берет на себя командование.

Прежде чем мина разорвалась у стен комнаты связи, дежурный связист Сеня Гунько дает сигнал «К бою» и включает сирену. А потом гибнет. Гибнет и часовой заставы, успевший отправить в небо сигнальную ракету.

В два сорок обстрел заканчивается. Система по всему участку вырубается, и Шамабад слепнет.

Как я читал в интернете, не удалось выяснить причину такой диверсии. Главной версией стало, что местные как-то смогли вывести сигнализацию

из строя. Я в нее не верил.

С этими мыслями я глянул на ребят-системщиков, работавших с сигнализацией.

Вот Гамгадзе, сопливо паяет нити. Он грузин, ему все эти заигрывания с духом до лампочки. Один дембель на уме.

Рядом с ним, Тимощук. Человек он со странностями, но из хорошей рабочей семьи. Да и трусоват, чтобы решиться на предательство.

Последним из связистов был Клим Вавилов. Этот потомственный военный. Более того, прямо сейчас его отец в звании старшего прапорщика, находится за речкой, в одном из СБО.

В общем, сложно подумать, что у кого-то из наших был повод вывести сигнализацию из строя. Но доступ к оборудованию и умение с ним обращаться есть только у отделения сигнализации и связи.

Кроме того, система не была повреждена гранатой. Работает она от центральной электросети, и провода остались не тронутыми. В общем, мне только предстояло выяснить, кто ослепил Шамабад.

В день вторжения, к моменту окончания обстрела, духи уже переправились на плотах на нашу сторону. Пошли через систему. Их было больше сотни. Специальные группы, забравшие минометы и пулеметы из не найденного пограничниками схрона, заняли господствующие высоты, откуда более-менее удобно простреливать заставу.

В два сорок три Черепанов организовал выживший личный состав и начал отходить к укрепрайону. Собой они унесли раненого Тарана.

Старший Сержант Фролов, взявший командование над танковым взводом после смерти всего офицерского экипажа, под обстрелом, повел выживших танкистов к танкам, замаскированным во флангах укрепа.

По выдвинувшимся в укреп нашим тут же открывается массированный пулеметный огонь. Стоящий у заставы офицерский танк подвергается артобстрелу из миномета, установленного на нашей стороне.

В два сорок пять основная волна духов нападает на Шамабад. Пограничники держат тяжелую оборону в укрепрайоне. Их жмут пулеметами, обстреливают из миномета. Душманы пристреливаются по танкам.

В два сорок сем в первый танк попала граната. Погиб заряжающий, ставший за пулемет. Загоревшийся танк так и не успел навестить на пулеметную точку врага.

Вторая машина умудрилась подавить несколько пулеметных точек, но духи попытались ее штурмовать. Черепанов и первое стрелковое отделение выдвигается к танку, чтобы отбить его, но старшина гибнет в бою, а танк закидывают гранатами.

К этому моменту умирает от ран начальник заставы Таран.

Два часа пятьдесят минут. В это время духи заняли пылающий огнем Шамабад. Затем волна за волной пошли на защитников укрепрайона.

Пограничники

держатся еще сорок минут. К этому моменту, из отряда и соседних застав к Шамабаду выдвигаются резервы. Однако плохая погода и дороги, размытые дождями, идущими с начала мая, мешают подмоге вовремя помочь своим.

В три тридцать в живых остается меньше десятка ребят из Шамабада. Старший сержант Мартынов, взявший на себя командование, решает с боем прорываться из окружения духов.

В то утро с заставы вышли только шестеро. Только к четырем утра, БТРы с тринадцатой достигли сгоревшей заставы. Духов уже там не было.

Выжившие с Шамабада еще шестнадцать часов считались пропавшими без вести. Потом, наконец, они вышли к двенадцатой заставе.

Именно это мне и предстояло предотвратить. Я не позволю, чтобы история Шамабада пошла по такому печальному пути.

Я давно и много думал о том, как же мне спасти заставу. Признаваться в том, что я все знаю наперед — нельзя. Как минимум посчитают ненормальным. Как максимум особый отдел справедливо направит на меня все свое внимание. Попытается выяснить, что к чему и что я вообще такое плету. А еще серьезно свяжет мне руки.

Однако я понимал, что без чужой помощи ход истории не переломить. Однако у меня уже был план, как убедить наших готовиться к обороне. И в то же время остаться в тени. План рискованный, но он, скорее всего, сработает.

Оставалось только понять, не начали ли духи своей подготовки к вторжению. Я должен сделать свой ход первым.

— Саш? — Голос Малюги вырвал меня из задумчивости.

— М-м-м? — Глянул я на него, сидящего неподалеку.

— Ты че такой мрачный?

Вечером того же дня, когда я вернулся из наряда и навестил Пальму, успешно ощенившуюся девятью щенками, к нам приехала пограничная почта.

Собака вела себя со своим пометом как настоящая заботливая мать. Ваня Белоус подложил ей щенков, и та немедленно принялась вылизывать эти слепые пищащие комочки.

У машины пограничной почты было многолюдно. Погранцы веселой кучкой ждали, пока сержант, старший наряда, раздаст им почту.

Я присоединился к ребятам.

Передо мной топтался и шутил о чем-то с Синицыным Стас Алейников. За моей спиной притаился связист Вавилов. Видимо, ждал письма из дома. А может быть, от отца.

— Селихов! — выкрикнул сержант, перебирая стопку писем в руках.

Я протиснулся к нему между Стасом и Димой Синициным.

— Ну, пляши! — Смешливо крикнул мне Стас, — может, после тебя, и я попляшу!

Сержант пограничной почты упорно продолжал перебирать письма. Всматривался в рукописные слова на мятых конвертах.

— Угу, — промычал он сам себе, вытягивая и зажимая между пальцами одно письмо. А в следующий момент помрачнел.

Я увидел, что за отложенным сержантом письмом лежит другое. Было оно в строгом конверте с официальным бланком. Сержант не отводил от него глаз.