Шамал. В 2 томах. Т.1. Книга 1 и 2
Шрифт:
Она не ответила. Их собственные документы были в его ухватистой руке. Что, если и наши бумаги сочтут фальшивыми? Иншаллах!
Закончив изучать их удостоверения, приземистый иранец уставился на Эрикки. Потом на нее.
– Ты утверждаешь, что ты Азадэ Горгон Йох… Йокконен. Его жена.
– Да.
– Хорошо. – Он засунул их удостоверения в карман и, оттопырив большой палец, ткнул им в сторону луга. – Скажи ему, чтобы отъехал вон туда. Мы обыщем вашу машину.
– Но на…
– Скажи ему. БЫСТРО! – Приземистый иранец забрался на крыло, царапая краску сапогами. – Это что? – спросил он, показав на голубой крест на белом поле, нарисованный на крыше.
– Это финский флаг, – ответила Азадэ. – Мой муж – финн.
– Зачем он там?
– Ему нравится, что он там.
Приземистый иранец сплюнул, потом снова показал в сторону луга.
– Скорей! Вон туда. Когда они вырулили на свободное
– У нас нет ни оружия, ни контра… – начала было Азадэ.
– Выходите! А ты, женщина, прикуси язык! – Старухи в толпе одобрительно зашипели. Иранец сердито дернул пальцем в сторону двух тел, скорчившихся в истоптанной грязи. – Суд народа скор и окончателен, не забывайте об этом. – Он ткнул пальцем в сторону Эрикки. – Передай своему чудовищу-мужу то, что я сказал… если он тебе муж.
– Эрикки, он говорит, народный… суд народа скор и окончателен, не забывай об этом. Будь осторожен, дорогой мой. Нам… нам нужно выйти из машины… они хотят обыскать ее.
– Хорошо. Только перебирайся сюда, ты выйдешь с моей стороны.
Эрикки вышел и встал, возвышаясь над толпой. Он обнял Азадэ за плечи, защищая ее: мужчины, женщины и несколько детей напирали со всех сторон, оставляя им мало места. Вонь от немытых тел была невыносимой. Он чувствовал, как она дрожит, хотя и старалась не показывать страха. Вместе они смотрели, как приземистый иранец и его люди забрались в безупречно чистую машину, возя грязными сапогами по сиденьям. Другие открыли дверцу багажника, бесцеремонно вытаскивая и разбрасывая их вещи, жадные руки лезли в карманы, в его сумки, в ее сумки, не пропуская ничего. Один из них под крики и улюлюканье толпы высоко поднял ее прозрачное белье и ночную рубашку. Старухи опять неодобрительно забормотали. Одна из них вытянула руку и коснулась волос Азадэ. Та отшатнулась, но сзади сплошной стеной стояли люди. Эрикки тут же повернулся всем телом, чтобы помочь и дать ей место, но стена людей не шелохнулась, хотя те, что стояли рядом вскрикнули от боли, едва не раздавленные им. Эти крики вызвали ярость у остальных, люди придвинулись еще теснее, угрожающе закричали на него.
Эрикки вдруг с полной ясностью осознал, впервые в жизни, что не может защитить Азадэ. Он знал, что сумеет прикончить десяток из них, прежде чем его одолеют и убьют, но ее это не защитит.
Осознание потрясло его.
Ноги стали ватными, и он ощутил непреодолимое желание мочиться; запах собственного страха душил его, и он напрягал все силы, чтобы побороть нахлынувший на него панический ужас. Он тупо смотрел, как пачкают и разбрасывают их вещи. Люди, мелко перебирая ногами, тащили прочь канистры с бензином, жизненно важные канистры, без которых им не добраться до Тегерана, потому что все заправочные станции бастовали и были закрыты. Он попытался заставить ноги двигаться, но они его не слушались, рот тоже отказывался подчиняться. Одна из старух закричала на Азадэ, которая в ответ лишь тупо покачала головой, мужчины подхватили этот крик, толкая его, толкая ее, тесня его; их зловоние лезло ему в ноздри, уши были забиты словами на фарси.
Он все еще обнимал ее одной рукой, и посреди этого гвалта она подняла голову, и он прочел ужас в ее глазах, но не услышал, что она сказала. Снова он попытался оттеснить толпу, чтобы освободить себе и Азадэ побольше места, и снова у него ничего не вышло. В отчаянии он попытался сдержать быстро нараставшую внутри, рвавшуюся наружу ярость запаниковавшего зверя, чувствуя, как потребность бить и сражаться одолевает его, понимая, что стоит ему начать, и вспыхнувшее безумство толпы уничтожит ее. Но у него не получилось справиться с собой, и он слепо ударил назад локтем свободной руки как раз в тот момент, когда низкорослая толстая крестьянка со странными, горящими от ярости глазами, протолкалась сквозь толпу и сунула в грудь Азадэ чадру, выплюнув в молодую женщину комок гневных слов на фарси; это отвлекло внимание людей от человека за спиной Эрикки, который рухнул как подкошенный и теперь лежал у них под ногами с проломленной локтем Эрикки грудью.
Толпа что-то кричала ему и ей, люди явно требовали, чтобы Азадэ надела чадру, Азадэ лишь вскрикивала: «Нет, нет, оставьте, не трогайте меня…», совершенно потеряв голову. За всю ее жизнь ей никто так не угрожал, она никогда не оказывалась в толпе, подобной этой, никогда не стояла так близко от крестьян, не чувствовала такой враждебности.
– Надень ее, блудница…
– Именем Аллаха, надень чадру…
– Не Аллаха, женщина, именем народа…
– Бог велик, покорись слову Его…
– Плевать на Бога, именем революции…
– Покрой волосы, блудница
– Покорись Пророку, да будет прославлено Его имя…
Крики и толчея усиливались, ноги топтали умирающего на земле, потом кто-то оторвал руку Эрикки от плеч Азадэ, она почувствовала, как его вторая рука потянулась за большим ножом за спиной, и закричала:
– Нет, Эрикки, нет, не делай этого, они убьют тебя…
В панике она оттолкнула от себя крестьянку и, путаясь в складках, облачилась в чадру, постоянно выкликая: «Аллах-у-у акбаррр». Это немного утихомирило тех, кто стоял рядом, оскорбления стали затихать, хотя задние ряды продолжали напирать, чтобы разглядеть ее получше, прижимая других к «рейнжроверу». В этой толкучке Эрикки и Азадэ отвоевали для себя чуть больше места, хотя путь им все так же был перекрыт со всех сторон. Она не смотрела на него, просто стояла рядом, вцепившись в него и дрожа, как замерзший щенок, облаченная с головы до ног в грубую накидку. Раздался взрыв хохота: один из мужчин растянул у себя на груди ее лифчик и засеменил кругом туда-сюда.
Вандализм продолжался, пока Эрикки вдруг не почувствовал, что атмосфера вокруг обрела некое новое свойство. Кряжистый иранец и его люди бросили потрошить его «рейнжровер» и стали напряженно всматриваться в сторону Казвина. Потом на глазах Эрикки они начали растворяться в толпе. Через несколько секунд они исчезли, как будто их и не было. Другие боевики рядом с дорожной заставой садились в машины и отъезжали в сторону Тегерана, быстро набирая скорость. Теперь и крестьяне из деревни повернулись к городу, следом за ними – другие, и вскоре вся толпа как завороженная смотрела в сторону Казвина. Оттуда по дороге сквозь плотно стоящие автомобили двигалась еще одна толпа, впереди которой шагали муллы. Некоторые из мулл и людей в толпе были вооружены. «Аллах-у акбаррр», – кричали они. Потом раздалось: «Бог и Хомейниииии!», и толпа перешла на бег, бросившись на блокпост.
Хлопнуло несколько выстрелов, с заставы дали ответный залп, и противоборствующие силы схлестнулись, орудуя палками, камнями, кусками арматуры и каким было стрелковым оружием. Все остальные разбежались. Жители деревни бросились прятаться по домам, водители и пассажиры выскочили из машин и нырнули в канавы или растянулись на земле.
Крики и выстрелы с обеих сторон, шум, вопли этого маленького сражения разом вывели Эрикки из оцепенения. Он толкнул Азадэ к машине, торопливо подбирая ближайшие из разбросанных повсюду вещей, закинул их в багажник, захлопнул дверцу. С полдюжины крестьян тоже остались подбирать разбросанное, но он отпихнул их с дороги, вскочил на водительское сиденье, двигатель взревел, Эрикки дернул машину назад, потом вперед и помчался прямо через луг параллельно дороге. Впереди и чуть правее он увидел кряжистого иранца и трех его людей, которые садились в машину. Он вспомнил, что их документы остались у него. Долю секунды он раздумывал, не остановиться ли, но тут же отказался от этой мысли и направил машину к деревьям, которые росли вдоль дороги. В этот миг он увидел, как иранец скинул с плеча автомат, прицелился и выстрелил. Очередь прошла чуть выше, и обезумевший Эрикки, не раздумывая, крутанул руль и вдавил педаль газа в пол, бросив «рейнжровер» прямо на автомат. Массивный бампер вмял иранца в борт их автомобиля, искорежив и человека, и машину, автомат продолжал строчить, пока не опустел рожок, пули с визгом чиркали по металлу, веером прошлись по ветровому стеклу «рейнжровера», превратившегося в таран. Вне себя от бешенства, Эрикки сдал назад и снова бросил машину вперед, перевернув измятый автомобиль, убив всех, кто был в нем; он готов был выскочить и продолжать рвать их на куски голыми руками, но в этот момент увидел в зеркале заднего вида бегущих к нему людей, поэтому отъехал, развернулся и пустился наутек.
«Рейнжровер» был создан для бездорожья, его зимние шины уверенно цеплялись за твердую неровную поверхность. Через мгновение они достигли деревьев, где их было уже не догнать, и он свернул в сторону дороги, переключился на пониженную передачу, включил оба дифференциала и перебрался через глубокий джуб, разорвав колючую проволоку на столбах забора. Выбравшись на шоссе, он убрал полный привод, переключил передачу и быстро покатил прочь.
Только когда они были уже далеко, кровавая пелена перед глазами очистилась. Холодея от ужаса, он вспомнил визг пуль, ударявших в машину, вспомнил, что Азадэ была с ним. В панике он повернул голову и посмотрел на нее. Но с ней все было в порядке, лишь страх парализовал ее, и она съежилась в углу сиденья, держась за дверцу обеими руками; в стекле и в крыше рядом с ней виднелись отверстия от пуль, но она была невредима, хотя в первый момент он ее не узнал и увидел перед собой просто иранку, обезображенную чадрой, – такую же, как любая из десятков тысяч, которых они видели в толпе.