Шаман-гора
Шрифт:
По большому счёту мы вели боевые действия в тылу противника. А суровый закон диверсантов и армейских разведчиков говорит о том, что все свидетели проникновения группы на вражескую территорию должны быть зачищены. Все, в том числе и мирное лояльное население. Мало ли кто и где трепанёт своим языком, а операция провалится. Погибнут люди. В общем, на войне как на войне.
Я не буду описывать все тяжести дальнейшего пути. Кто ходил по нашей тайге, меня поймёт, а кто не ходил, пусть поверит на слово — дорога была кошмарной. За первые сутки мы едва преодолели треть расстояния. На вконец измотанных девчонок было жалко смотреть.
Я осторожно, пока никто не видит, приподнял край платья и внимательно осмотрел рану. Кожа вокруг повязки была покрасневшей и припухшей, но синюшного оттенка, указывающего на заражение, не было. Если бы ещё удалось размотать повязку да убедиться самому в состоянии дел, но где уж там. Гордая девчонка скорее умрёт, чем позволит до себя дотронуться. Вот если бы мы были наедине, тогда другое дело. Тогда б я нашёл убедительные доводы для осмотра раненого бойца. Повинуясь внезапному импульсу, я наклонился и поцеловал девушку в губы.
Наверное, я потерял чувство меры и слишком увлёкся, так как Луиза открыла глаза.
Боясь, что девушка спросонья испугается и поднимет шум, я отпрянул. Но по всей видимости, пугаться она не собиралась.
Вместо этого Луиза пристально поглядела в мои глаза и произнесла: — Ещё.
Повторять просьбу второй раз не пришлось. Что бы другое, то не в жизнь, а это дело-то мы завсегда, как говаривал один мой товарищ по стройотряду. Мы целовались с упоением смертников, берегущих каждое мгновение своей жизни. Наши тела жаждали прикосновений. А ещё мне было жалко до слёз, что это юное создание подвергается таким испытаниям. Мне хотелось взять её боль себе или хоть как-то облегчить эти муки, и Луиза прекрасно чувствовала моё состояние. Она шептала, что ей хорошо и что вообще, когда я рядом, ей значительно лучше. А затем неожиданно попросила: — Ты не дружи с Лушкой, ладно?
— Вот те, на! А с чего ты взяла, что я с ней дружу? И вообще, я с ней познакомился только два дня назад.
— Она нехорошая, испорченная. Я заметила, когда она на тебя смотрит, у неё глаза становятся масляными. А вам, парням, от девок только этого дела и надо.
— А ты-то откуда успела узнать, что парням от девок надо? Что, был опыт?
Хоть вопрос был задан и полушутя, но моё сердце почему-то сбилось с ритма и в ожидании ответа застучало в противоположном направлении.
— Ох, и дурной ты, Мишенька, как есть дурной. У меня сердце вещее. Я знала, что наши парни не про меня.
«Ну, блин, прямо Ассоль из «Алых парусов», — с облегчением подумал я, а на душе стало тепло и приятно. В сущности, нам для счастья не очень-то и много надо. А вслух я прочитал из известного стихотворения Пушкина:
— Ах, обмануть меня нетрудно, я сам обманываться рад…
— Я тебя, Миша, не обманываю. Моё слово верное, — не отводя глаз, прошептала Луиза. — А то,
— Ладно, ладно, — я прижал её голову к своей груди. — Ты мне тоже сразу в сердце запала. И не надо никому ничего доказывать. Пускай себе думают, что хотят. Тебя вот только жаль.
Ведь мне ещё служить да служить, а ты будешь с нелюбимым маяться. Уж лучше сразу ничего не начинать.
— А я с тобой сбегу, — решительно заявила девушка. — На твой остров, что в море-окияне. Ты ведь туда собирался?
Но, словно опомнившись, Луиза покраснела и добавила: — Если, конечно, ты меня с собой возьмёшь.
Я ещё крепче прижал её к себе и погладил по голове.
— Какая ты всё-таки ещё маленькая.
Луиза как-то незаметно затихла и сладко засопела.
«Ребёнок он и есть ребёнок, — с нежностью подумал я. — На остров бежать собралась… Тут-то сам не знаешь, что завтра будет.
Вот возьмёт меня Всевышний да зашвырнёт обратно в своё время. И будет нам остров-окиян».
До самого восхода солнца я просидел рядом с девушкой. Она прижала мою руку к своей щеке и так проспала весь остаток ночи.
Теперь она дышала спокойно и ровно. А когда наступило время подъёма, я с сожалением освободил руку, растолкал Степана.
— А, что? — закрутил он головой.
— Золото упёрли! — радостно гаркнул я.
Степан моментально проснулся. Но, увидев моё лицо, сладко потянулся и прогнусил, глотая зевок: — Не бреши. Чегой-то ты такой радый? Небось, Луизку ночью полапал?
«Вот чёрт гуранский, с первого выстрела попал в самую десятку», — поперхнулся я.
— Давай, вставай. Девчонкам что-нибудь приготовим да двигать надо.
Я неумело скрыл своё смущение за излишне показной заботой о женском поле.
— Ну-ну, — ухмыльнулся казак, — приготовим…
Одним энергичным движением он вскочил на ноги и попытался перебросить меня через бедро. Я ушёл в защиту и провёл контрприём.
Степан, сидя на земле, потирал ушибленную руку.
— Это как ты меня? Не понял, — он недоумённо смотрел на меня снизу вверх, наконец поднялся и стал осторожно приближаться.
— А ежели мы вот так! — выкрикнул он, пытаясь нанести удар кулаком.
Замах от плеча хорош в кулачных боях, но не в реальной скоротечной схватке, поэтому у Степана не было не единого шанса.
Я поднырнул под руку и, придав его телу ускорение, отправил отдыхать в ближайшие кусты. От нашей возни проснулись все обитатели временной коммуны. Девушки с интересом смотрели на развернувшееся перед их глазами представление.
Кряхтя и отчаянно ругаясь, Степан выбрался из кустов орешника. Пробовать удачу ещё раз он не решился.
— Ну, ты, паря, выдал, — произнёс он безо всякой обиды. — Что это было?
— Боевые приёмы без оружия.
— А что ещё могёшь?
— Да много чего. Бери нож и попытайся меня ударить.
Степан вынул нож и на полусогнутых ногах стал приближаться ко мне. Затем сделал рукой резкий выпад. Уклонившись в сторону, я взял руку на болевой приём и уложил Степана на землю.
— Здорово! — Степан радовался, как малый ребёнок.
Далее он пытался ударить меня ножом и снизу, и сверху, и меняя во время атаки руки, державшие нож. Но по окончании атаки результат оказывался неизменным: либо он корчился от болевого захвата, либо совершал полёт в кусты.