Шаман
Шрифт:
Пётр даже не был уверен, что в таком жёстком режиме сам сможет протянуть более месяца.
Слева от Петра парадная дверь широко распахнулась, и на крыльцо вышел Кошко. Он был одет в добротное чёрное тёплое пальто с меховым воротником, на голове новенький симпатичный котелок, тот самый, который он крутил недавно в кабинете Филиппова. В левой руке он держал большой лакированный портфель, цены немыслимой. С лакированными ботиками на ногах вид он производил в совокупности очень важный, знатный. Толпа, ранее галдящая, при виде него поутихла. Люди смотрели на него с интересом. Многие узнали в нём прежнего
Не обращая внимания на всё это восприятие, Кошко шагнул к Петру. Невдалеке, саженях в двадцати пяти, на другой стороне улицы, он тоже увидел семью инородцев с севера. Видимо, с Шаманом он прежде, ещё при службе в Петербурге, сталкивался, в суде или в тюрьме, потому что сразу их опознал.
– Знаешь, кто это такой? – спросил он у Петра.
– Пока ещё только догадываюсь.
– Тот самый нойд из Степановки. Наверняка благодарить пришёл. Ты его с женой от верной каторги спас, из кандалов вытащил, а детей их – от сиротства неминуемого.
Пётр в предположении Кошко засомневался. Как бедный, голодный, несчастный человек, десятью днями как покинувший сырую зловонную камеру тюрьмы, мог отблагодарить сытого, обеспеченного полицейского? Никаких денег от него он никогда не возьмёт, не опускаясь до кощунства принимать их из рук голодного, а словесные благодарности ему тем более не нужны – в Степановке он защищал Закон, отстаивал требования Справедливости, а вовсе не пытался Шаману помочь. Тому просто повезло, что в Степановке волей судьбы оказался ответственный уголовный исследователь. Будь Шаман причастен к убийству, Пётр, не рассуждая, отправил бы его за решётку.
Пётр считал, что Шаман пришёл, чтобы сообщить ему какие-то сведения.
– Перебаламутил ты всю Степановку, – рассматривая семью Шамана, сказал Кошко. – Становой пристав Мурино на днях сообщил, что все жители покинули эту деревню и разбежались кто куда. Все дома они, уходя, подожгли. Сейчас на месте Степановки лишь обугленная поляна в лесу. Ничего от неё не осталось.
Пётр оказался ошарашен такой новостью. Он повернулся к Кошко и обратился во внимание.
– Деревенских не так перепугал арест Григорьевой, сколько снятие подозрений с Шамана, – продолжил тот задумчиво. – Допускаю, что, когда они узнали о том, что нойд из тюрьмы выпущен, ими овладела паника. Им кто-то сообщил, что топорами и кольями в то роковое утро они выгнали раздетым на мороз не обычного знахаря, а грозного нойда, обладающего невероятными колдовскими навыками. Тут есть от чего наполниться паникой – они испугались его мести, колдовских проклятий и наговоров. Риску оказаться проклятыми они предпочли спалить деревню и убежать.
Пётр посмотрел на Шамана, терпеливо ожидающего его, и вновь повернулся к Кошко.
– Скажите, Аркадий Францевич, вы сами-то верите в его колдовские способности? Это же ненаучно! О каком колдовстве, гипнозе, подчинении разума можно говорить в нашем просвещённом двадцатом веке?
– Чёрт его знает, – задумчиво произнёс тот, продолжая пристально рассматривать Шамана. – Не хотел бы я на себе проверять это и тебе не посоветую. Не располагаем мы всеми достоверными познаниями мира нашего, бытия сотворённого, чтобы иметь основания предметно рассуждать о подобном. Мне логика подсказывает, что дыма без огня не бывает. Если уж мы крепко отовсюду о колдовстве наслышаны, то оно в какой-то мере обязательно существует.
Я
Да Распутина того же взять – царского знахаря. Он умеет заговором подавлять гемофилию, кровоточие трёхлетнего сына царского. Все имперские врачи бессильны, наука бессильна, а деревенский шаман это как-то успешно делает.
Не скоро мы узнаем тонкости устройства мира нашего. Может быть, тысячи лет пройдут, прежде чем наши потомки назовут колдовство научным термином. То, что некоторые из людей обладают странными, не понимаемыми современной наукой, способностями, мне известно достоверно. Я лично таких людей видел, с ними разговаривал и в их колдовстве убеждался.
Поэтому я советую тебе относиться к таким людям с осторожностью, без легкомыслия. До мракобесия не спускайся, но в уме всегда держи это.
– Аркадий Францевич, а как вы к Распутину относитесь? Вы же во дворцовой полиции служили и обязательно по нему осведомлены. По Петербургу ходят слухи, что очень многие высокопоставленные люди его ненавидят, в том числе Его высокопревосходительство Столыпин Пётр Аркадьевич.
– Не подобает нам, служивым людям, лезть в высокие материи дворцовых взаимоотношений. Император Распутина ценит и держит приближённо не просто так. Тот за гемофилией его сына присматривает, от которой ребёнок очень сильно мучается, страдает. Гемофилия – очень страшное, болезненное испытание. От любого ушиба, когда у здорового ребёнка на коже остаётся лишь небольшой синяк, молодой царевич от излияния крови внутрь мышц и брюшных органов испытывает жуткие муки. Плоть вокруг ушиба деревенеет, синеет, невыносимо жжёт. Глядя на муки своего малолетнего сына, Император вынужден звать на помощь всех подряд, включая знахарей.
А то, что к Распутину многие испытывают неприязнь, так это его самого вина. Ведёт он себя нагло, неподобающе. К женщинам пристаёт, с чиновниками ведёт себя бесцеремонно. Столыпин человек воспитанный, характером волевой, решительный, поэтому не удивительно, что Распутин вызывает у него сильное раздражение.
Дам тебе совет: не позволяй себе впредь никого о подобном расспрашивать. До добра тебя твоё безудержное любопытство не доведёт. Всегда держи в уме ту тонкую психологическую грань, за которой кроется обида людская. Если обиду на тебя затаит высокопоставленный человек, от власти которого зависит твоя судьба, ничего кроме неприятностей ты не наживёшь. Действуй как знаешь, но совет мой держи всегда при памяти.
Кошко шагнул вперёд, явно рассерженный последним вопросом Петра, и повелительно мотнул головой в сторону Шамана:
– Идём к нему, посмотрим, что он тебе скажет.
Увидев, что высокий чиновник в начищенном мундире и сопровождающий его ростом на полголовы ниже знатный господин в котелке и дорогом пальто неторопливо зашагали в его направлении, оба с портфелями в левых руках, замёрзший на сыром холодном ветру человек даже не пошевелился. Его дети послушно стояли рядом с неподвижной матерью. Все четверо продолжали их молча наблюдать.