Шанс на счастье
Шрифт:
– А, это ты, Саша, – вместо приветствия произнес он, словно ждал кого-то другого.
Александра всплеснула руками:
– Папа, я же тебя просила быть готовым к нашему приезду! У Пети мало времени.
– Саша, я к матери не поеду. Хоть ты меня режь, – и в подтверждение своего саботажа Лев Иванович шлепнулся на пуфик у двери и вытянул ноги поперек красной ковровой дорожки, словно преграждая путь в глубь сумрачной квартиры.
Такого ультиматума Александра не ожидала. Ее мысли лихорадочно заметались в поисках аргументов.
– Тогда она пропадет, – неожиданно для самой себя заявила она.
– Кто пропадет? –
– Мама. Я тебе не говорила, но маму надо спасать.
– От кого?! – опешил Лев Иванович.
– От нее самой. С ней происходит что-то неладное. Она остригла волосы, покрасилась и завела себе квартиранта. Ты бы его видел!
– А что с ним не так?
– Леший, настоящий леший. Мелкий, тощий, косматый человек без возраста, – по телу Александры пробежала мелкая дрожь. – А она ему котлеты крутит!
– Что значит: «котлеты крутит»? Это какое-то иносказание?
– В прямом смысле, папа! Нам с тобой никогда котлет не крутила, а ему крутит!
– Ну и хорошо, пусть крутит, – благодушно разрешил отец.
– Папа! – Александра положила руки на плечи отца и встряхнула его. – Ты что, забыл? Мама же у нас наивная как ребенок. Этот леший ее до пропасти довести может, если мы с тобой не вмешаемся.
– Саша, а ты не преувеличиваешь? – с надеждой спросил дочь Лев Иванович.
– Папа, ты вот сам взгляни на него и сделай выводы, – предложила Александра. – Просто посмотри, и все. Давай собирайся. Где твой костюм? Я тебе помогу.
Александра сняла пальто. Лев Иванович поднялся было с пуфа, пригладил свой ежик, пощупал щеки и снова сел.
– Саша, я небритый. Я в таком виде не поеду.
– Папа, это не имеет значения. Чтобы посмотреть на человека, бриться не обязательно, – заверила Александра.
– И я не могу найти свой галстук.
– И галстук не нужен.
– Саша, я чувствую себя не в своей тарелке без галстука, – с каким-то отчаянием пролепетал Лев Иванович.
Александра обвела взглядом прихожую.
– Вот он! – торжествующе сказала она, сняв висевший тут же на вешалке рядом с пальто засаленный синий галстук.
– Не идти же с пустыми руками, – отец уже не знал, что придумать в качестве отговорки.
– Мы купим букет по дороге. И торт. Пойми, папа, речь идет о спасении женщины. Ты с этой женщиной почти полжизни прожил. Она не может быть тебе безразлична, – напирала Александра.
Лев Иванович молча поднялся с пуфа и, не глядя на дочь, уныло побрел между развешанных по всему коридору рогов лосей и косуль в спальню – переодеваться. Тут у Александры зазвонил телефон. Это был Петр.
– Саша, у меня тут ситуация изменилась, мне срочно нужно вернуться в офис.
Александра почувствовала досаду. В кои-то веки она попросила помочь. Но тут же одернула себя – вспомнила, как звучал сегодня голос Севы.
– Ну, ты тогда поезжай, раз так. Мы обойдемся. Такси вызовем, – ровным голосом ответила она, выключила телефон, сняла сапоги и пошла подгонять отца.
Но отец попросил ее не входить в спальню, сказал, что сам справится.
Александра в ожидании мерила шагами гостиную. Хрустальные бокалы в пузатом полированном серванте позвякивали в такт ее поступи. На плюшевом коричневом диване лежали скатанные по-казарменному валиком постельные принадлежности, вот только расцветка у них была фривольная – крупные почти трехмерные розы на шипастых ярко-зеленых стеблях. Зашторенное
Тетя Катя с детства была для Александры образцом матери. Тетя Катя не ругала свою дочь Нину, даже когда она получала плохую оценку, даже когда она не поступила в институт с первого раза. У тети Кати всегда были заготовлены для дочери улыбка и плюшка. Правда, от плюшек Нина сердито отказывалась, и Саша с удовольствием съедала две, за себя и за Нину. Ей хотелось обнять ванильную тетю Катю, положить голову ей на грудь и закрыть глаза, слушая ритм ее сдобного сердца. Собственная же мать не вызывала таких эмоций – Александре казалось, что и плоский живот, и маленькая грудь матери сделаны из жесткого металла, а не из теплой и мягкой плоти, как задумывала это природа.
Когда отец позвонил ей и сказал, что остается жить у Кати, Александра почувствовала себя отомщенной. Чтобы хоть как-то сгладить чувство вины за эту низменную эмоцию, она поклялась, что будет очень внимательна к матери и постарается компенсировать демарш отца. И она старалась все эти годы, видит бог. А мама… Мама оставалась Железным Дровосеком. Но, в отличие от Железного Дровосека, не страдала от недостатка сердечности.
Через пятнадцать минут выбритый и причесанный отец вышел из спальни, а через час они стояли у двери квартиры на Университетском. Лев Иванович держал в одной руке торт, а в другой – букет. Головки оранжевых кустовых розочек в гарнире из белой гипсофилы мелко подрагивали. Александра достала из сумки ключи. Лев Иванович зашептал:
– Саша, может, лучше позвонить в дверь. Как-то неловко без звонка.
– Папа, – зашептала в ответ Александра. – Ты вообще-то прописан здесь. Это твоя квартира, – и она нацелилась на замочную скважину. Но ключ в личинку не вошел. Она все поняла. Ничего не оставалось, как нажать на кнопку звонка. Послышалось знакомое с детства переливчатое бульканье.
– Кто там? – раздалось из глубины квартиры.
– Мама, это я, – отозвалась Александра, давая отцу знак рукой скрыться за угол. Но он то ли не понял знака, то ли решил не прятаться. Он уточнил:
– Это мы.
Голос отца звучал спокойно, но розочки в букете затряслись сильнее. Послышались приближающиеся шаги. Потом тишина. Было понятно, что мать рассматривает гостей в глазок. Александра почувствовала себя неуютно.
– Зря ты, Шурка, его притащила, – послышалось наконец из-за двери. – Я же тебе говорила – не впущу. А ключи свои можешь выбросить – я сменила замки.
– Видишь, папа, я же тебе говорила – ее надо спасать! – прошептала отцу Александра. А затем – громко в замочную скважину: – Мама, если ты нас не впустишь, я вызову полицию – и мы вскроем квартиру. Папа, между прочим, твой законный муж, и он здесь прописан!