Шапка Мономаха

Иртенина Наталья Валерьевна

– А что это ты, брат, – раздраженно обратился он к Мономаху, – как старший между князьями говоришь? Высоко себя ставишь, я гляжу. Один за всех решаешь, всем свои затеи навязываешь. Будто папа латынский крестовый поход объявляешь. Забыл, кто на Руси великий князь – заместо отца всем вам? Так я и напомнить могу.

Не выдав усмешки, чуть тронувшей губы, Владимир встал, приложил руку к груди и поклонился киевскому князю.

– Брат, ты старше меня, говори первым, как нам позаботиться о Русской земле.

Святополк,

не ожидавший чести, растерянно намотал бороду на пальцы.

– Не ты ли толковал – худой мир лучше славной войны, – начал он. – Откупимся от половцев, как и раньше откупались. Слава Богу, Русь не бедная земля, как какая-нибудь Англия или Франкия.

– Вольно так судить тому, чью казну пополняют жиды, будто упыри сосущие серебро из градских людей! – выкрикнул Мономахов боярин Дмитр Иворович.

– Жиды злее сарацин, – немедленно отозвался Олег.

– Что ж, вечно откупаться от нехристей? Не хватит и жидовского серебра, – насмешливо добавил Василько Ростиславич.

– Завидуете моему богатству? – одним взглядом отбил все удары Святополк. – Мне серебра хватит, пока Бог не смилуется над Русью за наше терпение.

– Бог не спасает тех, кто сам не хочет, кто ничего не делает для своего спасения, а трусливое бесславие называет терпением, – неожиданно для всех проронил миролюбивый Давыд.

– Так ты отказываешься, брат, воевать? – в лоб спросил Мономах Святополка.

Киевский князь развел руками.

– И мою дружину не ждите, – встал с места теребовльский Василько. – Этой зимой мои кмети будут другим делом заняты.

– Кто о чем, а вшивый о бане, – прошипел Святополк.

– Половцы, вестимо, сильный и злой враг, – продолжал Василько. – Да ляхи-латынники их не слабее и не добрее. Против них только мы двое с братом Володарем держим оборону. А на этот год послал я людей к торкам и берендеям, чтобы вместе с ними пойти в ляшскую землю и повоевать ее за обиды Руси, за несносные для русского уха ляшские похвальбы.

– Еще не остыли ляхи от той обиды, которую ты им нанес пять лет назад, пожегши у них села и пограбив посады! – возмутился киевский князь.

– А мало им, – отрубил Василько, – раз не унимаются. Громче прежнего тянут старую басню про толстобрюхого Болеслава, который будто бы иззубрил свой меч о врата Киева. И другим Болеславом хвалятся, что он тоже будто бы стучал в ворота Киева мечом. А слушать это нестерпимо, потому как того второго Болеслава с его дружиной избили и выгнали с Руси. Это уже при твоем отце было, при Изяславе Ярославиче, – напомнил он Святополку. – Тебе ли не знать.

– Еще знаю, что земля, на которой ты сидишь, моя отчина, – огрызнулся в ответ киевский князь. – Ею владел мой отец.

– Я тоже не пойду в степь, – раздался голос из угла, где до сих пор молчал Давыд Игоревич, княживший во Владимире-Волынском. – Чтоб, придя обратно, не увидеть на моем

столе его. – Он обвиняюще направил палец на Василька.

– Ешь, пей, веселись, Давыд, – весело крикнул ему теребовльский князь, – утверди свой зад на твоем столе и не подымай вовсе. И стол сохранней будет, и меч в бою не потеряешь.

Давыд вскочил, ринулся на обидчика. Собственные бояре удержали его. Поднялся бранный шум – накипело в душах, все кричали на всех. Другой Давыд, смоленский, воздевая руки, взволнованно изрекал слова о любви, в которой подобает жить братьям, но его никто не слышал. Молчал один Олег, с улыбкой наблюдая.

Оглушительный рев пронесся по палате, убив все прочие звуки. Владимир Всеволодич опустил турий рог, сорванный со стены. Дружина его потирала уши.

– Ну все? – сурово спросил Мономах. – А теперь сядьте и слушайте, для чего я так упорно собирал вас всех вместе.

– Наконец! – сорвалось у Олега с языка.

Волынских князей усадили. Святополк Изяславич, удивленный по-новому зазвучавшим голосом Мономаха, безропотно опустился на скамью.

– Сами видите, – тяжело произнес Владимир, – не уживаемся мы друг с другом, когда нет над нами единого правителя, самовластца русского.

– Как это нет? – поперхнулся Святополк. – А я?..

Владимир Всеволодич не удостоил его взгляда.

– Мы уже сами не разберем, кто кого старше по родству, а кто кого младше, и кто какой землей должен владеть по обычаю отцов и дедов. Чтобы нам не передраться до смерти, договоримся: каждый отныне пусть безраздельно и бесспорно владеет той землей, на которой теперь сидит, и не двигается с нее никуда, как прежде двигались, и сыновья его и весь род пусть владеет той же землей, которая будет им отчиной. И ответ пусть держат за нее перед Богом.

– Киев – моему роду, безраздельно? – переспросил ошеломленный Святополк. – Я согласен!

Мономах пересилил себя.

– И никто пусть отныне на зарится на чужое. А если кто замыслит злое на брата, против того будем все мы и честной крест.

– Мне вернут Чернигов? – громко осведомился Олег.

– Я отдам Чернигов только Давыду, старшему из рода Святославичей, – ответил Владимир.

– Брат, – добродушно обратился смоленский князь к Олегу, – посиди в Рязани. Там тишь и гладь, да Божья благодать.

– Щедро, – выдавил Олег Гориславич.

– По труду и оплата, брат, – заключил Давыд.

– А не поверю я, Володьша, что ты в самом деле хочешь отдать Киев Святополкову роду! – Олег даже с места встал, чтобы быть виднее для всех. – Стольный Киев не только его отчина, но и наша с Давыдом, и твоя. Не знаю, что ты задумал, только я на месте Святополка, – Гориславич неприятно усмехнулся, – поостерегся бы так легко соглашаться.

– Тебя забыл спросить, что мне делать, – оскорбился киевский князь.