Шапка Мономаха
Шрифт:
– Оглох, эй, чернец?
Конные братья Колывановичи окружили монаха.
– Весь торг объехали – думали, может, не всех еще смердов из ошейников выкупил! – возбужденно кричал младший, Мстиша.
– Иди на подворье, Душило тебя заждался. – Старший, Вахрамей, глядел на монаха с нескрываемым презрением. – Пора тебе толмачить, чернец. А то без дела шатаешься, серебром соришь.
– Царевича нашли? – всколыхнулся Нестор.
– Нашли твоего царевича, – буркнули братья и ускакали.
Книжник перекрестился на крохотный храм Богородицы, стоявший над подземным склепом,
Колывановичи невзлюбили монаха с первого взгляда, едва он взошел на лодью у переяславской пристани. Сразу подняли крик, что чернец в походном деле – все равно как баба на шее. И обуза, и помеха, и кликуша – беду накличет. Хотели даже по первости тихо скинуть Нестора в воду, пока никто не видел. Залапили рот, перегнули через борт. Спасибо, отроки заметили, шумнули. Колывановичи многим в отряде пришлись не по нутру. Один Душило смотрел на них с усмешкой, как на малых ребят. После того случая сделал им краткое внушение:
– Монаха слушаться как меня. Он тоже главный. Почти как я. Если что – самих утоплю. Ты, Нестор, почитай им чего-нибудь из божественного. Усмирительного, я имею в виду… Сидеть и слушать, – велел он братьям.
С тех пор, после чтения целиком первого Евангелия, Колывановичи бегали от чернеца как бес от ладана. Пока плыли, перебрались даже на другую лодью. В Корсуне жить устроились не на русском подворье, как все, а на постоялом дворе по соседству. А тут, надо же, на берегу разыскали. Все-таки не совсем пропащие, тепло подумал Нестор.
– Ну что, Душило, с почином? – весело спросил он храбра, встретившегося на дворе, зажатом между каменными домами и многолюдном. Теперь здесь каждый день бывало тесно – выкупленные полоняники искали у соплеменников заработок и способ вернуться на Русь.
По наружной лестнице они поднялись в жило наверху. Душило закрыл дверь на засов.
– Просто повезло, а то могли бы еще месяц искать этого Леона Девгеневича. Горазд разговорил одного русского костоправа, что работает в бане. Хороший дружинник этот Горазд. В общем, завтра с утра пойдем в церковь на торговой площади, в эту… Климентовскую. Там наш Девгеневич каждую обедню являет христианскую ревность. Потом ходит в детинец, отмечается в претории у этого… протонотария. Фу ты, ну и слова у греков... Попробуй завести с ним разговор в церкви. Слежки за ним вроде нет, уже проверили. Живет в доме виноторговца, неподалеку от той церкви. Пущу за тобой поодаль двух отроков, приглядят если что. Что еще-то? – Душило почесал в широкой бороде. – Да, сразу не вываливай ему все. Пускай присмотрится к тебе. Начинай издалека. Ну там… о погоде, что ли. Или о спасении души.
– Я спрошу его, знает ли он, в какой церкви молится.
– Э… А в какой?
– В церкви Святого Климента венчался князь Владимир с порфирородной цесаревной Анной. Срамно, Душило, русскому в Корсуне не знать этого.
– Гм… ну да. – Храбр пристыженно свел глаза к переносице.
Наутро, после литургии Нестор исполнил свое намерение. Решительно подошел к человеку, которому корсунские власти под страхом заточения запретили именовать себя сыном царя Романа
– Ты, наверное, не здешний монах. Иначе бы знал, что корсунский стратиг велел мне докладывать обо всех моих разговорах с местными, не касающихся еды, цен на товары или религии.
– Из чего следует, что стратиг по небрежению или по глупости не отдал приказа следить за тобой, – ответил Нестор.
– Вот так даже. – Леон пристальнее вперил глаза в монаха. – Ты знаешь обо мне все или только часть?
– Зависит от того, сколько ты сам рассказывал о себе – всю правду или только часть.
– Ты умен или хитер, монах, – качнул головой грек. – Откуда ты?
Они медленно двигались по улице между глухими домами из сырцового кирпича, обращенными во внутренние дворы. Хотя улица была широка, спешащие в обе стороны люди толкали их, задевали тележками и корзинами, теснили повозками. Горячие нравом корсунцы любили толчею и умели создавать ее даже на пустом месте.
– Моя земная отчина – Русь.
– Здесь много русских, – кивнул Леон. – Херсон полон воспоминаний о русском князе, потребовавшем себе в жены сестру императора. Слишком ненадежный способ породниться с василевсом. Династии сменяются в Палатии слишком часто, а императоры еще чаще.
– Твой способ оказался совсем ненадежным, – осторожно заметил Нестор.
– Я не роднился с императором Романом. Я – его сын, которого считали погибшим от турецкой стрелы. Кое-кто не хочет этого признать, но это ничего не меняет. Так что нужно от меня русскому монаху?
– Русскому князю.
– О! – На мгновение в безбородом лице названного царевича отразился испуг. Он быстро оглянулся по сторонам и прошипел: – Говори тише. Какому еще князю?
– Князю Владимиру, по матери Мономаху.
– Он родственник императора Константина Мономаха? – быстро спросил Леон.
– Внук. И он предлагает тебе княжеский стол.
– Мне не нужен княжеский. Мне нужен стол моего отца, – едва слышно пробормотал царевич. Но тут же спросил: – У этого князя Мономаха есть дочери на выданье?
– Имеются, – сдержанно ответил Нестор. – Однако речь не о дочерях, а о княжении в Тьмутаракани, по-вашему – Таматархе.
– Тут многие говорят об этой Таматархе, а я даже не знаю, где она, – хмыкнул Леон. – К тому же я сослан сюда, в дикий край империи, под присмотр властей, и ты думаешь, они выпустят меня из города? Или ты выкрадешь меня, монах?
– Это несложно, когда есть люди и желание, – прозрачно выразился Нестор.
Теперь они шли вдоль стены, отгораживающей жилой квартал города от прибрежной полосы с причалами.
– Мне нужно подтверждение, – резко сказал царевич.
Нестор вытряхнул из рукава рясы свернутую грамоту с подвесной свинцовой печатью Мономаха. Быстро прочтя греческие письмена, Леон вернул свиток.
– Это ничего не доказывает. Ее могли сварганить в претории. А потом пустят мне стрелу в затылок, когда я, поверив тебе, попытаюсь бежать. Я не куплюсь на дешевые уловки.