Шапка Мономаха
Шрифт:
Выбившись из сил, по очереди сменялись на веслах. Досталось грести и Нестору. Вскоре справа потянулась узкая полоса каменистой земли, за которой лежал Тьмутараканский залив. Огибая косу длиной в дюжину верст, гребли до полудня. По пути попадались редкие рыбацкие лодки. Один раз навстречу прошла греческая боевая галера. Если бы лодья не отвернула вовремя, галера сокрушила бы ее надводным тараном. За бортом корабля Нестор угадал орудия для метания сосудов с греческим огнем.
Тьмутараканская каменная крепость стояла на береговом холме, резко обрывавшемся в море. С боков ее стискивали глубокие овраги. От пристаней вел широкий подъем к городским воротам. Разгружать купцу было нечего, кроме нескольких тюков паволок,
Тьмутаракань решительным образом отличалась от Корсуня. На холме ей было тесно. Низкие кирпичные дома лепились друг к дружке, как семечки в подсолнухе. Узкие улицы лежали вкривь и вкось, будто перепились медом. Толчея творилась такая, что над ухом все время раздавалось чье-то гарканье, а в бока пихались кулаки и локти. На Корсунь город был похож одним – в воздухе висела плотная смесь языков. В самой середине Тьмутаракани на площади стояла размашистая не по здешним меркам церковь с тремя верхами. Из рассказов игумена Никона Нестор знал, что это храм Богородицы, построенный по обету князем Мстиславом Храбрым – Матерь Божья помогла ему победить касожского князька, возложить на его племя дань. Перекрестясь, книжник молча возблагодарил Пречистую за спасение в море.
Кривыми закоулками Фома привел монаха к неприметной щели, оказавшейся входом во двор. Внутри на бортике водоема лениво развалились два оружных отрока с дружинными гривнами на шеях. Не обращая на них внимания, купец вошел в дом. Здесь тихо переговорил с гридями, после чего Нестора отвели в нежилую клеть. Раб принес ему воды и толстую лепешку, еще теплую. Монах благодарно принял снедь.
Он не знал, где находится и кто хозяин дома: купец не захотел объяснить. Терпеливо ожидая, Нестор вспоминал, что рассказывал о Тьмутаракани Никон. Однажды князь Глеб Святославич потехи ради надумал измерить расстояние отсюда до Корчева на другом берегу Сурожского пролива. Дождался, когда море скует крепким льдом и пустил отроков мерить саженями. Вышло ровно четырнадцать тысяч. В память о своем удальстве Глеб приказал высечь надпись на мраморной плите. Если греки не свергли ту плиту, она и поныне должна быть вмурована в стену у ворот. А в холме у города, со стороны заката, живут в ископанных пещерах чернецы. Сам Никон положил там начало монастырю по подобию Печерского.
Раздумья Нестора прервал раб, попросивший его идти следом. По узким переходам дома челядин привел монаха в большую светлую горницу. За дубовым столом в кресле с высокой узкой спинкой сидел человек, облаченный в богатую тунику с расшитыми оплечьями. Глаза его смотрели прямо и были неподвижны. Нестор понял, что человек слеп. Вслед за тем он догадался, кто перед ним, и возрадовался.
– Князь переяславской земли Владимир Мономах шлет тебе, посадник Орогост Перенежич, поклон и пожелание здравствовать, – возгласил он.
– Я надеялся, что князь Мономах пришлет дружинную рать, а не какого-то чернеца, – отозвался слепой, сплетя пальцы рук на столе.
– Иногда один монах стоит целой рати, – благодушно ответил Нестор.
– Ты стоишь целой дружины? – грустно улыбнулся Орогост. – В грамоте, которую принес мне купец, не было о том ни слова. Зато он наплел небылиц про стенобитные орудия и про то, что тебе велено стереть Тьмутаракань с лица земли… Можешь налить себе вина и сесть. Не бойся, вино разбавленное.
Нестор плеснул немного на дно чаши и притулился на скамье сбоку от стола.
– Это и впрямь небылицы, – подтвердил он, дивясь буйному воображению братьев Колывановичей.
–
– Правда.
Боярин омрачился.
– Ему, конечно, видней. Но я бы не стал. Олег дурной князь. Он предал нас. Ты знаешь, что он сделал? Он оставил меня посадником, но не сказал, что передал тьмутараканское княжение своей жене, Феофании. Он побоялся сказать мне это в глаза. Зато Феофания не побоялась, когда князь ушел на Русь. А после велела выжечь мне эти самые глаза. – Слепец до белизны сжал кулаки. – Я не собирался отдавать Тьмутаракань бабе. Но она опередила меня. Пока я созывал остатки дружины, она послала ко мне своего комита с отрядом. Они ворвались в дом ночью, схватили меня, а на следующий день вывернули мне веки и заставили смотреть на солнце. Еще через несколько дней сюда приплыли три ромейских дромона. Феофания послала гонцов в Царьград еще до того, как ушел Олег. А может быть, он сам позвал греков… Поэтому не называй меня посадником, монах. Я здесь уже никто.
Боярин надолго умолк. Нестор понял, что он не выговорился еще до конца, и ждал.
– Ты знаешь про бой старого князя Мстислава с касожским Редедей? Откуда тебе знать, монах… Мстислав пошел с дружиной на касогов. Полки встали друг против друга. Редедя предложил: будем биться сами, чтобы зря не губить воинов. Кто одолеет, тот возьмет все принадлежащее другому. И начали биться – не оружием, а руками. Редедя был здоров как тур и стал заваливать Мстислава. Но тому сил дала молитва. Он бросил касога на землю, выхватил нож и зарезал его. Все имение Редеди – земля, скот, жены и дети перешли к Мстиславу… Так и у меня вышло с Феофанией. Если бы я победил – была бы Тьмутаракань русской, греки не вошли бы в город. Но одолела она, и всем завладели греки. Феофания… – Голос слепца дрогнул. – Три года я смотрел на нее как на идола. Божок оказался злым и лютым.
– Позволь спросить тебя, боярин, – тихо молвил Нестор. – Ты прелюбодействовал с этой женой?
Орогоста передернуло. Он схватился за край стола, будто мог упасть. По лицу прошла гримаса.
– Ты поп? – резко произнес слепой. – Нет? Тогда что спрашиваешь об этом?
– Потому что ты сам спрашиваешь себя, отчего тебя победила жена.
Боярин задумался, затем не колеблясь ответил:
– Да. Мы были любовниками.
– В таком случае она ослепила тебя дважды, и ты дважды побежден ею. Телесная слепота лишь подтвердила ослепление твоей души.
– Феофания посмеялась над Русью! При чем тут я?
– Нельзя созидать чистое нечистыми руками. Отчая земля – чиста и свята. А ты служил ей с запачканной душой.
Слепец обхватил голову руками.
– Я не понимаю твоих слов. Довольно об этом. Иначе я не сдержусь и велю прогнать тебя. – Он ощупью налил в чашу вино из амфоры. – Говори о деле, с которым послал тебя Мономах.
Нестор стал рассказывать.
27
– Покалечишь отроков, князь! – крикнул воевода.
Капель с крыш и птичье весеннее славословие перекликались со звоном мечей на дворе. Мономах в одной рубахе, потный, со взмокшими кудрями, бился против двух молодцев из младшей дружины. Заляпанные сапоги чавкали в оттаявшей грязи, солнце пекло головы. Отроки невесело скалили зубы – князь рубился всерьез, без скидок на невеликий опыт новобранцев. Защищаясь, они отступали под ярым натиском – о том, чтоб нападать, как велел Мономах, и думать забыли. Меч князя с бешеной быстротой мелькал перед глазами отроков и, казалось, выбивал искры из их клинков. У одного кровавилось предплечье – замешкав, подставился, теперь держал меч двумя руками. Другой, с отчаянья шагнув шире, чем мог, вдруг поехал в скользкой грязи, растянув ноги. Услышав треск рвущихся портов, Мономах с досадой опустил меч.