Шапка Мономаха
Шрифт:
С усилием поднявшись на локте, Нестор увидел вдали бледно-серое предвестие восхода. Снизу предвестие отчерчивала темная прямая линия. По ее качаниям он понял, что это борт, а находится он в море. Локоть соскользнул с деревянного ребра лодьи, монах без чувств уронил голову.
Первым вновь вернулось ощущение ледяного холода. Тело закоченело, и с трудом удалось поднять даже веки. Застонав, он увидел над собой молодое лицо, поросшее чернявым волосом.
– Развяжите руки, люди-христиане! – прохрипел Нестор. – Крест сотворить дайте.
Молодой пропал, потом вернулся, разрезал
– Молись, молись, – проговорил он по-русски, – чтоб тебя к рыбам не отправили.
Нестор с трудом осенил себя знамением, потом стал дышать в ладони. Набухшая дождем меховая вотола совсем не грела.
– За какие грехи меня к рыбам? – стуча зубами, спросил он. – Может, вы меня, добрые люди, с кем-то спутали?
Поглядеть на него пришли еще двое. Один, кучерявый, с серьгой в ухе, двигал челюстями, жуя смолу, и смотрел дурашливо. Другой в черном плаще до пят с широким морским клобуком на голове, держался по-хозяйски.
– Коста, принеси ему взвара, – велел он чернявому. – Нет, чернец, мы тебя не спутали. Ты ведь служишь князю Мономаху?
– А откуда вам про то известно? – удивился Нестор и вдруг догадался: – Колывановичи?!
С третьей попытки он встал на ноги. Судно крепко качало, парус на мачте то надувался, как сытое брюхо, то обвисал расслабленно. Море стального цвета сливалось с седыми бородатыми тучами. За левым бортом лодьи виднелась иззубренная полоса земли.
Чернявый Коста сунул в руки Нестору глиняную кружку с травяным варом.
– Нам про тебя много известно.
– Куда плывет лодья? – глотая горячую жидкость, тревожно спросил монах.
– В Тьмутаракань.
– Так ведь мне туда и надо, – обрадовался Нестор.
– Ему туда надо, слышал, Фома? – загоготал кучерявый.
– Для чего меня выкрали из Корсуня? – кротко глядя, осведомился книжник.
– Сам догадайся, ряженый. – Тот, кого назвали Фомой, плюнул под ноги и пошел на нос лодьи. Зло рявкнул: – Прос, Давыдка, парус подтяните!
Из-под навеса выскочили, будто ошпаренные, два парубка, стали тянуть канаты. Коста отобрал у монаха кружку, толкнул в грудь.
– Из-за тебя в море болтаемся, – процедил он. – Так бы сидели зиму в Корсуне.
Нестор упал задом на скамью для гребцов да так и остался задумчиво сидеть.
Оставшийся день на него не обращали внимания. Один раз кинули черствый ломоть хлеба. У парубка, пробежавшего на корму, Нестор спросил о владельце лодьи.
– Купцы мы, – косо зыркнув, пробурчал тот. – Фома хозяин.
– Почему он назвал меня ряженым?
– Будто я знаю.
Под кожаный навес Нестора не приглашали. Ночь он провел на коленях между скамьями – молился. Временами засыпал, скрючившись, потом снова упирал в дно ноющие от холода колени. Под утро забылся глубоким сном, а проснулся от жесткого удара в спину. Вскочив, тут же повалился – швырнуло о борт. Лодью подбрасывало на волнах, как на исполинских качелях. Парубки боролись с парусом, срывая с мачты. Коста и кучерявый Сотко укрепляли груз на корме – груду бочонков с медом. Фома, держась за рукоять прав и ла на носу, кричал через плечо парубкам.
Нестор подполз
– Груз за борт! – донесся вопль Фомы.
Купец первым стал швырять бочки в море. Давыдка и Прос вычерпывали воду деревянными лоханями. Нестора мучительно тошнило. Он не мог оторвать рук от скамьи, хотя вода подбиралась уже к лицу. Рычащие валы чередой набрасывались на лодью. В грохоте волн монаху слышался бесовский хохот. Доски судна трещали и скрежетали.
Побросав все бочки с кормы в море, Коста и Сотко по колено в воде подобрались к Нестору.
– Груз за борт? – проорали друг дружке.
Придя к немедленному согласию, они вцепились ему в руки и ноги, попытались оторвать от доски. Нестор не поддавался – от страха и судороги держался мертвой хваткой. Кучерявый насел на него и стал душить руками-клешнями. Коста, помогая, тянул ворот монашьей вотолы. Лодья перелетела через волну и почти легла на бок. Душегубов снесло к борту. За миг до того раздался треск вотолы, горло Нестора сдавило кожаной тесьмой, затем резко отпустило. В руках у Косты оказалась кожаная калита, которую монах носил на шее. Он хотел выкинуть ее, но вдруг появившийся Фома перехватил руку.
– Дай сюда.
Заткнув калиту за пояс, купец бросил к голове Нестора бадью.
– Черпай воду! – крикнул. – И вы тоже! Не то все вместе вслед за бочками отправимся.
Книжник, откашлявшись, разжал руки и схватился за лохань, как за спасательное вервие.
Море еще долго трепало лодью, но уже не с таким бешенством. Волны стали ниже и не перехлестывали через борт. К полудню буря улеглась, небо просветлело. Воды на дне оставалось чуть-чуть, и ту быстро собрали. Немного переждав, Фома приказал снова ставить парус, ловить ветер и править ближе к берегу, от которого лодью сильно снесло. Кроме потерянного груза и располосованного лица Косты другого урона море не причинило.
Закрепив носовое весло, Фома разорвал калиту монаха, вытащил сложенный пергамен. Развернув, прочитал.
– Тут что-то не так, – пробормотал он себе под нос. – Хорошо, что не утопили чернеца. Но товар из-за него пропал. Верна примета – чернец на судне к беде.
К сумеркам море стало почти безмятежным. Волны ласкались к лодье, будто кот, трущийся в ногах. Еще засветло миновали сурожский маяк, а в ночи проплыли мимо тусклых огней Кафы. На рассвете Нестора поднял громкий голос купца, распекавшего парубков, которые замешкали с парусом. Подвязав белую холстину на перекладине мачты, Прос и Давыдка под грозный окрик Фомы сели на весла. Парус едва ловил слабое дуновение ветра. Коста и Сотко тоже гребли. Земля видна была по обе стороны – ровная, пустынная. Лодья входила в Сурожский пролив.