Шарль Перро
Шрифт:
Чтобы устранить опоздания, я несколько раз нарочно приходил позже и не позволял, чтобы меня включали в список распределения жетонов и выплачивали гонорар за присутствие; я делал это, чтобы никто из впредь опаздывавших не жаловался, если с ним поступают таким образом».
На одном из заседаний Академии, когда Кольбер поставил вопрос о сроках окончания работы над Словарем, было решено назначить Шарля Перро президентом комиссии по обновлению орфографии и ускорению работы над «Всеобщим словарем французского языка».
И работа действительно ускорилась!
1672 год
8
Король выступил в поход во главе своей гвардии и своих войск, состоявших почти из 30 тысяч человек, которыми (при его верховном предводительстве) командовал Тюренн. Принц Конде со своей стороны приближался с не менее сильной армией. Люксембург и Шамильи командовали корпусами, которые в случае нужды имели возможность к ним присоединиться.
В одно и то же время французы начали осаду четырех городов: Ренберга, Орсоя, Везеля и Бюрика. Король лично осаждал город Ренберг. Все четыре города были взяты в несколько часов, и первое известие, отправленное из армии в Париж, гласило о четырех одержанных одновременно победах. Ожидали, что и вся Голландия будет покорена таким же образом, как скоро король перейдет за Рейн. Принц Оранский велел было сперва провести линии по ту сторону реки, но увидел, что их невозможно было защищать, и потому отступил в Голландию с тем, чтобы возвратиться на противоположный берег со всеми войсками, какие только он мог собрать. Но Людовик уже был на берегу Рейна. На военном совете под председательством короля, на котором присутствовали Конде и Тюренн, единодушно было определено незамедлительно переправляться через Рейн; дело шло о том, чтобы пресечь всякое сообщение между Гаагой и Амстердамом и окончательно разделаться с принцем Оранским, генералом Вурцем и его армией. Что касается маркиза Монтаба, то он удалился с четырьмя или пятью полками, находившимися под его командой, говоря, что он не может сражаться с армией, находящейся под личной командой французского короля.
Таким образом, из всего неприятельского войска на пути к переходу через Рейн остался один только фельдмаршал Вурц с четырьмя полками кавалерии и двумя полками пехоты.
А в Париже жизнь шла своим чередом. Шарль Перро готовился к бракосочетанию с Мари Пишон, которое было назначено на 1 мая.
Кольбер одобрил выбор подчиненного. Но предупредил его, чтобы женитьба не мешала работе. В свою очередь, Шарль, прося у Кольбера согласия на брак, уверял его, что вне зависимости от заработной платы он будет так же усердно работать.
«…Вы даете мне большее жалованье, чем я заслуживаю, — пишет он Кольберу в апреле, — но кроме этого у меня других доходов нет. Не только все совершающиеся сделки мне ничего не приносят, но и свидетельства, которые вы выдаете на жилье, привилегии и тому подобное. Я не только ничего не беру оттуда, но сам отдаю свою работу, работу моего приказчика, не получая взамен ничего кроме реверанса, к тому же частенько очень плохонького.
Я очень рад предоставившемуся случаю откровенно сообщить господину Кольберу, каким образом я ему служил и что я целиком полагаюсь на него в вопросе вознаграждения за свой труд».
И вот, наконец, венчание.
С утра за окном было яркое веселое солнышко, и Шарль думал, что это — знак Божий, предвестие счастливого брака с Мари. Но к середине дня, ко времени
Собор был полон. Собрались знать, государственные сановники во главе с всесильным Кольбером, представители высшего духовенства.
Венчал молодых сам кардинал Франции, ибо не каждый день женится канцлер Французской академии, начальник Интендантства королевских построек, государственный секретарь по культуре!
Перед алтарем стоял 44-летний мужчина, много поживший и много повидавший в жизни. Это отразилось на его одутловатом лице: мешки под глазами, морщины на лбу и в уголках рта, усталые глаза, которые, однако, светились глубокой радостью. Рядом стояла 18-летняя девушка, которая в белом подвенечном наряде казалась совсем юной.
По правилам Шарль должен был наклониться к Мари и негромко сказать ей нужные слова. Но он по старой привычке адвоката и новоприобретенной — вельможи выпрямился во весь рост и хорошо поставленным голосом, который далеко разносился под сводами собора, произнес:
— Беру тебя, Мари Пишон, в законные жены, дабы иметь тебя при себе на ложе своем и у очага своего, в красоте и убожестве, в счастье и несчастье, в болезни и здравии…
Неторопливо говорил Шарль слова обета, выученные наизусть еще накануне, но, казалось, он придумывает их прямо здесь, на глазах у всех — так проникновенно звучало каждое слово. Казалось, он обдумывал каждую фразу тут же, в соборе, чтобы вложить в нее самый сокровенный и самый заветный смысл.
— …и буду любить тебя до той самой минуты, когда разлучит нас смерть, и во всем этом я даю тебе свою клятву.
Мари Пишон не была похожа на придворных дам. Ни в осанке, ни в повадках у нее не было той чопорности, которую обычно дает богатство. Наоборот, она даже не пыталась придать себе величественный вид, и, не будь на ней дорогого подвенечного наряда, ее трудно было бы отличить от любой девушки, ее ровесницы.
Мари была взволнована до дрожи и не поднимала глаз, боясь увидеть устремленный на нее восхищенный взгляд ее супруга и покраснеть до самых мочек ушей. Все, что происходило с ней, было прекрасно. О разнице в годах она не думала — в ее время девушки выходили и за более старых мужчин. Она думала о том, что по всем разговорам ее супруг очень порядочный человек и, как и она, тоже любит детей. И она млела от восторга, ловя каждое его слово, сказанное перед алтарем и услышанное Богом. О, как же она будет угождать этому человеку, у которого такой красивый голос, у которого такие изящные манеры и который, несмотря на свои лета, все же еще хорош собой. Какое же это счастье — отдать ему всю свою жизнь без оглядки! Одного только она боялась: будет ли она нравиться ему и впредь?..
— Протяните, мадемуазель, свою правую руку, — услышала она голос его преосвященства.
Выпростав из-под длинного кружевного манжета свою белую ручку, Мари протянула ее священнику.
С блюда, которое держал помощник, его преосвященство взял золотое кольцо, только что освященное им, и вручил его Шарлю. Потом священник бережным движением соединил руки молодых.
— Во имя Отца… — произнес Шарль, примеряя кольцо на кончик мизинца Мари, — во имя Сына… во имя Духа Святого, — договорил он, примеряя ей кольцо на кончик указательного, а затем среднего пальца…