Шашки наголо! Воспоминание кавалериста
Шрифт:
Да и передок с орудием не приспособлен выписывать замысловатые вензеля между часто растущими деревьями. Орудия стали отставать от колонны. Такой порядок меня не устраивал, тем более что фрицы в любой момент могли сесть мне на хвост. Я потребовал от комэска поставить за мной тачанку и не менее одного сабельного взвода, что было и сделано. Конники помогали расчетам орудий преодолевать узкие места лесного бездорожья на всем пути до основных сил полка. В полку нас не ждали, считали погибшими, да им было и не до нас. Они вели бой, пробивая кольцо окружения. Прямо с марша и мы вступили в бой, но это был уже обычный бой, кругом были свои, дрались не одни, а в составе всего полка. А на миру и смерть красна.
21 июля бои достигли наивысшего накала. Гитлеровцы полностью окружили части корпуса. Раненых
Кончились боеприпасы. Эскадрон вышел к небольшой деревушке, занятой немцами. Завидев эскадрон, немцы под прикрытием танка пошли в атаку. Когда до них оставалось метров 30, парторг полка Островский с криком «За Родину! Смерть фашистам! За мной, вперед!» поднял бойцов врукопашную. Эскадрон с мощным «ура–а!» ринулся на врага. Сошлись врукопашную. Островский застрелил трех немцев. Метким броском гранаты бойцы подорвали танк и устремились вперед … Вскоре деревня была отбита. Мощным тараном конногвардейцы корпуса самостоятельно прорвали кольцо окружения, вернули себе инициативу и 23 июля соединились с пехотой. Еще двое суток наша 5–я гвардейская кавдивизия гнала на юг теперь отступающих немцев. Вновь началось наступление на Августов. Но бои не проходили бескровно, вновь и вновь на поле боя мы теряли своих боевых товарищей, очень много было раненых. 25 июля получил в бою свое третье ранение отважный минометчик, мой боевой друг комвзвода старшина Водзинский.
Неожиданно (как всегда) - пришла директива командующего 2–го Белорусского фронта: передать дальнейшее наступление на Августов пехоте, а корпусу выйти в резерв. На этом и закончилась для нас Белорусская операция …
За 35 дней победным маршем наш 3–й гвардейский кавкорпус прошел 550 км, а с маневрами — 900 километров. В среднем мы проходили с боями по 25 км в сутки, освобождая города и села нашей многострадальной Белоруссии.
После отдыха и пополнения началось наше наступление в Польше. Во время перерыва между боями у нас, офицеров полка, была возможность сфотографироваться вместе. Эта фотография есть на страницах книги. Я и Зозуля задержались в штабе, нас позвали фотографироваться в последний момент. Поэтому на фотографии мы стоим в самом заднем ряду. Эта фотография мне особенно дорога, так как это единственная фотография моего дорогого боевого друга лейтенанта Кучмара, который погиб 2 мая 1945 года. Он стоит во втором ряду в темном кителе, третий слева.
В то же самое время, на отдыхе, командующий нашего корпуса генерал Осликовский приказал пошить всем кавалеристам корпуса кубанки с синим верхом. Очевидно, в этом проявился извечный снобизм кавалерии в русской армии. Мы и тогда, в годы Великой Отечественной войны, любили повторять пословицу старой царской армии:
Щеголь–в кавалерии, Лодырь–в артиллерии, Пьяница–на флоте, А дурак–в пехоте.По кубанкам было легко выделять в общей массе военнослужащих кавалеристов нашего корпуса. Носили казачьи кубанки, хотя мы и не были казачьей кавалерией. Интересно, что в Германии мы встретились с казачьими частями Красной армии, так те казаки были одеты в традиционные шаровары с лампасами, но были без кубанок.
ПОЛЬША
Вот мы и на польской земле. Непривычно раскинулись поля, разрезанные узкой чересполосицей единоличных хозяйств Белостокского воеводства. Я опять в ГПЗ, и мы первыми вступаем на польскую землю. Раннее утро, в польских селах тишина, безлюдно. Жители еще или спят, или попрятались в своих склепах (погребах), ожидая нашего боя с немцами. А немцы, видно, далеко отступили. У крайнего дома, в палисаднике,
Выехали из села по проселочной дороге. Из крайнего дома бежит к нам одинокая фигурка бедно одетого, пожилого крестьянина. На бегу он кричит нам: «Братушки! Братушки!» и еще что–то на польском языке. Подбежал к нам с непритворной радостью, с сияющими, полными слез, глазами и все время повторял: «Братушки! Братушки!»
Потом заметался, побежал обратно к стожку клевера, набрал его полную охапку и бегом к нам, к нашей бричке. Забросил клевер в бричку и еще долго стоял на дороге, махая нам рукой, пока не скрылся за поворотом из виду. Эта встреча на польской земле с бедным крестьянином, вероятно, батраком, с неподдельной радостью встречающим наши войска, с желанием хоть чем–то помочь нам, освободителям его родины, говорит о многом. Но были и другие, затаившиеся в своих «каморах», С тревогой и недоверием ожидающие — что–то несут им советские «жолнежи,,?
И опять дорога, дорога …
На перекрестках распятия «Пана Езуса», с иконой под маленьким, угловатым навесом. На очередной привал, в небольшое село, прибыли мы поздним вечером. Погода резко изменилась, подул южный ветер с мокрым снегом. Мы теперь шли во втором эшелоне корпуса, и было относительно тихо. Пока ездовые и расчеты распрягали, поили и кормили коней, мы с сержантом Петренко зашли в дом обогреться. Там уже вели оживленную беседу с молодой, веселой хозяйкой: наш санинструктор, Силютин, и двое молодых бойцов из хозотделения. Хозяйка рассказывала что–то смешное, у всех были веселые лица. Наше появление внесло еще большее оживление. Поздоровавшись с нами, миловидная хозяйка любезно предложила нам стулья. ПРИЯТIО было после холодной, сырой погоды посидеть в тепле, в светлой и уютной комнате. Комната была освещена большой керосиновой лампой. С разрешения хозяйки мы закурили махорку, перемешанную с крепким самосадом. С лукавой улыбкой, обращаясь ко мне, хозяйка на ломаном польско–русском языке сказала:
— Если паны жолнежи желают, она будет показывать фокус. Приморозит стакан с водой к потолку.
Мы сказали, что желаем, и она приступила показывать фокус. Налила полный стакан воды, взяла в одну руку крупный кристалл соли, в другую стакан с водой и стала на табурет. На табурете она, лукаво улыбаясь, начала жестикулировать со стаканом, приговаривая, что сейчас будет фокус. Неожиданно кристалл соли выпадает из ее руки и падает на пол. Она просит меня подать его ей. То ли из–за того, что мне было лень подниматься со стула, то ли предчувствуя какой–то подвох со стороны хозяйки, я предложил поднять соль сержанту Петренко. Сержант наклонился у табурета, чтобы поднять упавшую соль, а хозяйка, не спеша вылив ему за воротник весь стакан воды, проворно спрыгнула с табурета и, довольная своим «фокусом», со смехом убежала в соседнюю комнату.
Петренко под дружный хохот всех собравшихся стал отряхиваться, а потом кинулся искать проказницу. Но не тут–то было. Хозяйка как сквозь землю провалилась. И только когда Петренко поостыл и смирился со своим положением, из–за двери высунулось лукавое лицо молодой хозяйки. Она, улыбаясь, начала просить прощения, чтобы на нее не сердился пан «жолнеж», так как это у нее произошло случайно.
Осенью 1944 года, пройдя победным маршем не одну сотню километров по Белостокскому воеводству, корпус получил приказ доукомплектоваться людьми, конским составом и боевой техникой для решающих боев в Восточной Пруссии. На период доукомплектования нашему полку приказано держать оборону на довольно спокойном участке фронта, в районе мяста (города) Гониондза. Командир полка, гвардии подполковник Ткаленко в конном строю повел нас, группу офицеров полка, на рекогносцировку местности непосредственно, на переднем крае нашей обороны. Выехав на небольшую возвышенность, откуда был отличный обзор местности, он стал знакомить нас с боевой обстановкой. Впереди, на три километра, простиралась топкая, заболоченная равнина, за которой на возвышенности находился противник.