Шашки наголо! Воспоминание кавалериста
Шрифт:
Он был почти голый, если не считать засученных до живота кальсон, или подштанников. Ногами он месил тесто. Пот градом стекал в чан с его тела… Помещение было частью пекарни, в которой готовилась к выпечке очередная большая партия хлеба. Справившись у хлебопека, как проехать в соседнее село, мы продолжили свой путь. А днем во время обеда я поведал офицерам о ночной встрече в пекарне. Начпрод, который оказался с нами во время обеда, дополнил мой рассказ, что хлеб, который мы ели, он утром получил из этой самой пекарни. Так что приятного аппетита, товарищи офицеры!
К концу июня 1945 года мы пришли в район Замостья. Разместились в его окрестностях и сразу стали обживаться. Строили
Утром проводился развод на работы. В один из таких дней я уточнял профессии цивильных:
— Кто плотник? Шаг вперед! Кто сапожник? Шаг вперед!
Я направлял их на работу по специальности для нужд батареи. Не имеющих нужных нам профессий направлял на разные работы в качестве подсобной силы (носить, копать, помогать повару и т.д.). Когда я уже всех распределил, подошел ко мне один поляк и сказал, что он фотограф. Я хотел сначала направить его на разные работы, но передумал, когда узнал, что у него есть все принадлежности: и пленки, и бумага, и проявитель, и фиксаж — эти редкие фотопринадлежности в то военное время.
— Ну, раз у тебя все есть, мы освобождаем тебя от работ по строительству. Фотографируй всех желающих солдат батареи. За фотокарточки будешь получать злотые.
Злотые мы получали тогда вместо советских денег. Фотограф с радостью согласился и в тот же день принялся за свою работу. Фотокарточки были небольшие, шесть на девять сантиметров, но и им были рады. Этому фотографу мы обязаны нашими армейскими фотографиями победного 1945 года, которые бережно хранит каждый наш однополчанин. Некоторые из них и на страницах этой книги.
Вел я как–то взвод на стрельбы. Командую: «Запевай!» И запели:
На Дону и в 3амостье Тлеют белые кости. Над костями шумят ветерки. Помнят псы атаманы, помнят польские паны Конармейские наши клинки …— Эту песню прекратить!
На перекуре рядовой Саюк спросил:
— Зачем такую хорошую песню прекратили?
— А потому, что некстати!
— Как некстати, и слова о панах есть, и Замостье рядом?
— А потому, что нельзя дразнить польских друзей!
— Какие они друзья. Жмоты! Попросил У одного пана тютюнь, а он что ответил: нема, вшистко герман забрал. А у самого полная камора моцного табака! подытожил рядовой Чихун.
— Все, прекратить дебаты. Поляки — наши братья! .. Пополнили нашу батарею и другими бойцам из разных полков, даже Героя Советского Союза прислали. Слава богу, что не в мой взвод. Так как от него толку было мало — одни привилегии. И еще прислали молодого лейтенанта во взвод к Зозуле как резерв. Как помню, он очень любил фотографироваться на пару с Героем. А мне тоже, кроме порядочных ребят, прислали двух архаровцев, сачков высшей пробы. Фамилии их были хитрые, как и они сами. Чернов для лучшей памяти прозвал их Жулин и Кастрюлин. Мы никак не могли от них избавиться, но помог случай. Из штаба пришел приказ: срочно направить в распоряжение штаба двух лучших, дисциплинированных бойцов. А где их взять? Нам такие и самим нужны! И решил я сплавить в штаб Жулина и Кастрюлина, но предупредил их, что им оказано большое доверие и чтобы они его оправдали. Сказали, что будут стараться. Пока мы стояли в районе Замостья, нас привлекали и к некоторым хозяйственным работам. Так, например, все наши тяжелые, весьма сильные лошади, коренники орудийных упряжек, вместе с ездовыми
были направлены на заготовку леса. А через неделю я
— Кончай волынку, звони своему начальству и отпускай нас, а то у тебя будут большие неприятности! Мы свою бдительность проявляли на фронте и под Берлином, а ты здесь, в тылу, уж больно храбрый стал!
Не знаю, то ли мои слова на него подействовали, то ли он получил разрешение от своего начальства, но через 15 минут он вернул оружие и мой пистолет, и объявил, что мы свободны. Обласкав его на прощание еще раз крепким русским словом, мы направились к дому И через час были в расположении части.
Доложив комбату о выполнении задания и встрече с пограничниками, я направился во взвод, но был остановлен комбатом.
— Тут твои два «архаровца» прибыли из штаба, что–то неладно. Разберись! А мне срочно в штаб, по–моему, насчет отпусков.
Забрав Жулина и Кастрюлина, которые доложили мне о своем прибытии, начал разбираться:
— Что так рано вас отпустили? Что, вам там было плохо?
— Нет, хорошо, даже очень хорошо! Но мы допустили стратегическую ошибку!
— Какую еще ошибку?
— Нас поставили охранять ценные продукты и бочки с водкой. Мы их очень хорошо охраняли. Но решили проверить, есть ли в бочках водка. Достали дрель и маленькое сверлышко, 1 мм, и просверлили отверстие, нацедили в котелок. Немного, так, для пробы. Оказалось, все верно, водка. Чопиком закрыли отверстие, как положено, чтобы она не вытекла … и каждый день понемногу, только для аппетита, цедили из бочки. Все было хорошо, пока об этом не пронюхали в караулке. Они заставили нас цедить и им, да не мало, а побольше! А то они скажут начпроду. Вот тут–то мы и допустили стратегическую ошибку. Им было все мало. Вот и все. Начпрод сказал, что он больше в наших услугах не нуждается и пусть с нами разбирается наш командир. Скомандовал нам кругом и шагом марш! И еще что–то добавил, но мы не расслышали. Вот и все … Но мы старались!
— Ну, «стратеги», здесь вы превзошли сами себя! Что с вами делать?
— Дайте нам пару нарядов, вот и все!
— Ну, нет! За бочку водки это мало! Доложите Чернову, чтобы он всыпал вам на полную катушку. За «стратегию»!
Прошел слух, что скоро будут давать отпуск. В первую очередь тем, кто не успел побывать в отпуске или демобилизоваться перед войной. Первый на очереди из таких у нас в батарее был комбат Агафонов. Он уже начал готовиться, собрал вещи. Но получилось так, что накануне он поссорился с командиром полка. В результате комбата в отпуск не пустили, как у нас говорили, «за непочитание старших». Вместо Агафонова в приказ был внесен я. О моем отпуске он сообщил мне в тот же день вечером, а утром я уже считался в отпуске. Мне было жаль комбата и неудобно перед ним, но он подбодрил меня: