Шатун
Шрифт:
– Так было нужно, – пожал плечами Драгутин. – Я знал, что она подослана Митусом, а эта женщина даже не подозревала, что боярин Драгутин и Лихарь Урс – один и тот же человек. Мы немало сделали за эти годы. Трижды мы срывали печенежские набеги на Русь, дважды раскрывали заговоры против князя Всеволода, а теперь нам предстоит спасти еще и кагана Битюса, который нам не друг, но идущие ему на смену еще хуже.
Если бы боярину Драгутину пару лет назад сказали, что он будет оберегать Битюса, а заодно и новую веру, которую насаждают среди хазарских старейшин пронырливые хабибу, он бы только посмеялся над никудышными пророками. Нет, он не изменил славянским богам и не уверовал в бога Ягу, да и неприязнь к кагану Битюсу не угасла в его душе. Но опыт, накопленный в скитаниях по чужим
Боярин Драгутин был ведуном высокого посвящения. С младых ногтей он прошел все ступени служения Даджбогу, и знания его об этом мире вряд ли уступали знаниям кудесника Солоха и кудесника Сновида, зато энергии и жажды деятельности в нем было больше. И это настораживало многих, в том числе и Сновида. Знание, помноженное на энергию, – это средство большой разрушительной силы, обронил как-то в присутствии Драгутина первый Велесов ближник. И эти слова, конечно, не были случайными. Велесовы волхвы подозревали боярина Драгутина в стремлении возвысить Даджбога в ущерб другим богам и подорвать влияние их ближников. Им и в голову не приходило, что, достигнув власти, Драгутин не стал бы возвышать своего бога над другими богами по той простой причине, что время для этого еще не пришло. К сожалению, этого не понимают ни каган Битюс, ни ган Митус, ни Кибелины жрецы. Божественная сила является к нам в том облике, в каком мы способны ее принять. Это главное, что вынес из своих скитаний по миру боярин Драгутин. Мы воспринимаем богов такими, какими способны их видеть, и все попытки иного воплощения божественной силы приводят лишь к хаосу и разрушению налаженного быта.
Кудесник Солох, быть может, единственный из волхвов и ведунов понял Драгутина. Суть божественной силы, сказал он, не меняется от нашего понимания или непонимания, но новое ее воплощение возможно лишь с развитием разума постигающих ее людей. Каган Битюс поторопился с богом Ягу. Этот образ божественной силы порожден народом, утратившим свою страну и рассеявшимся по всей Ойкумене. А смерду, чей мир ограничен сельцом, гораздо ближе дух из соседнего подлеска, дарующий удачную охоту. Весь прочий мир ему чужой, а значит, чужды ему и боги, правящие им. Лишь расширив горизонты восприятия мира в разумении простых людей, можно добиться перехода всей человеческой общности к новой стадии постижения божественной силы и к воплощению нового образа ее.
Каган Битюс добился пока одного: объединил вокруг себя ганов родов и племен, дав им нового бога. Но этот бог лишь по названию Ягу, а по сути он совершенно иной, чем бог иудейский. Ибо он не стал образом единой Ойкумены, а стал лишь отражением бога наживы, который обуял ближних к Битюсу ганов и купцов. И этот дух наживы, присвоивший себе имя Ягу, возглавил их в напуске на славянские земли. И он же сделал ганов чужими даже собственным родовичам, которые кланяются своим щурам, пращурам и богам, глядя на мир глазами своих отцов и дедов. В заслугу кагану Битюсу и его предшественникам Драгутин мог поставить только одно: создав довлеющую над всеми силу, они тем самым способствовали единению тех, кто подвергся насилию с их стороны. Придет срок, когда обособленные ныне ручьи – племена – сольются в могучую единую реку, которая сметет каганову орду и поглотит ее обломки. Но для этого потребуется время и терпение. А пока что нужны не новые образы божественной силы, а согласие между теми, которые запали в души людей и определяют их взгляды на окружающий мир и на соседей.
– Ты должен объясниться с Всемилой, – сказала Дарица, прерывая размышления Драгутина,
– Да, – кивнул головой боярин. – Время не терпит.
Торуса был, кажется, удивлен той поспешностью, с какой Драгутин покинул его городец, но вряд ли огорчился отъездом незваного гостя. Жаль,
Эти места были очень хорошо знакомы Драгутину, двадцать лет слишком малый срок, чтобы внести изменения в мир, пребывающий в покое со дня творения. Многолюдно было только вокруг Торусова городца, а далее пошли глухие леса, по которым всаднику, да еще в зимнюю пору, не разгуляться. Кони то и дело оступались в снегу, цепляя копытами коренья. Десять мечников медленно продвигались вслед за боярином, зорко поглядывая по сторонам, благо зимний лес, голый и заледенелый, не лучшее пристанище для засад.
– Следы, – указал боярин Володарь на замысловатую роспись на снегу.
Боярин Драгутин, полагавший, что не встретит живой души между Торусовым городцом и Макошиной обителью, удивился. Если судить по поломанному подлеску и оставленным следам, то здесь проехали не менее сотни всадников. И проехали они совсем недавно, поскольку медленно падающий на землю снег еще не успел присыпать оставленные конскими копытами отметины.
– Здесь неподалеку они делали привал, – указал чуть в сторону подскакавший мечник Сыть. – Если судить по кострищу, то раскладывали его хазары.
– Может, это Жучиновы люди? – повернулся Драгутин к Володарю.
– Вряд ли, – покачал головой молодой боярин. – Горазд с Жучином, по нашим сведениям, держатся вблизи Берестеня.
– Осторожно шли, – покачал головой Сыть. – Значит, есть на то причины.
– Скорее всего, это Митусовы люди, – предположил Володарь. – А мы их ждали ближе к весне.
Вряд ли Митус рискнет в столь напряженный момент покинуть Хазарию, но своих людей на помощь Бориславу он, конечно, пришлет. Затяжка с выступлением не в интересах толстого гана. Битюс, чего доброго, может обнаружить, что под самым его носом расторопные людишки, которых он числит в своих ближниках, плетут против него заговор. И нити этого заговора тянутся в страны дальние и вроде бы к Хазарии совершенно равнодушные. Поначалу Драгутин и Жучина числил в союзниках Митуса и Моше, но сейчас он был почти уверен в обратном: не только не союзник, но скорее даже враг. Ицхак ведет игру в интересах той части купцов и ганов, которые сделали ставку на усиление власти кагана и сплочение старейшин вокруг бога Ягу. Митус с его богиней Кибелой для Жучина враг куда более опасный, чем боярин Драгутин.
Сыть с двумя мечниками ускакал по следам таинственных всадников, а Драгутин продолжил путь к Макошину городцу, прокручивая в уме тяжелые жернова прожитых лет и удивляясь тому, как цепка бывает память, удерживающая в своих подвалах то, что должно, казалось бы, сгинуть без следа, растворившись во времени. Почти два десятка лет Драгутин не видел Всемилу, да и любовь их была короткой, как полет копья. Чувство вспыхнуло между ними, как солома на ветру, а расставались они в деревне урсов, куда увез Драгутин непраздную Всемилу, спасенную от псов Борислава. Далее везти ее было некуда. Радимичская земля обрывалась непроходимым болотом. Лихарь Урс удерживал на околице наседавших хазар, а Драгутин прощался с Всемилой, как тогда казалось, навсегда.
Встретились уже чужими много лет спустя. Не девушка-ведунья была перед боярином, а всесильная кудесница богини Макоши, которую страшились многие в славянских землях. Слухи о кудеснице Всемиле доходили до Драгутина и раньше, знал он и то, что кудесница – дочь князя Гостомысла, но как-то не укладывалось у него в голове, что нежная девочка, какой он знал ее двадцать лет назад, превратилась во властную женщину, вершительницу судеб многих людей. И даже увидев Всемилу несколько лет назад, он не сразу нашел в ней то, что любил когда-то.