Шайтан Иван 3

Тен Эдуард

— Помогите, люди добрые! Помогите православные, нехристи убивают!

Поспешил к месту действия. Стоит Аслан с рукой на кинжале, Эркен скручивает какого то мужичка, Савва и Паша настороженно смотрят на толпу, которая образуется вокруг них. Стали раздаваться такие родные возгласы.

— Панаехали нехристи всякие, житья от них не стала. Вы чего смотрите, мужики, как душу православную губят.

Эркен, с монголоидными чертами, совсем не похож на православного, а он уже скрутил мужику руки за спиной. Раздвигаю

плечом плотную толпу и подхожу к своим.

— Что тут у вас?

— Да вот, командир, у Ады кошель срезал, я заметил и упаковал.

— Нашли кошель?

— Нет, успел кому-то передать, сука.

Смотрю на злобно ухмыляющуюся крысиную мордочку вора.

— Ну-ка Эркен, заткни ему пасть, что бы пикнуть не мог.

Эркен зажал нос ворюге и когда он открыл рот, чтобы глотнуть воздуха, затолкал ему рукавицу

— Ты, что сучонок, думаешь соскочил. Нет, вонь под рейтузная, с нами поедешь. Тебя на лоскуты порежут и скажут, что так было. Смотрю, сомневаешься, зря, людям надо верить.

Народ возбудился до крайности.

— Здравствуй народ православный. Что же вы творите такое непотребство.- Громко вещаю в народ.

— Приехали гости в наш славный город, а вы значит обворовываете их.

— Ты чего напраслину возводишь, кто сам то будешь, чтобы нас хаять.

— Я, коренной москвич, Иванов Пётр Алексеевич, купчихи Ивановой Екатерины Афанасьевны сын.

— Эт, той, сын, которой коврами торгует.

— Той самой, а Саня братишка мой будет.

— А чего ты в казака обрядился?

— Так на службе государевой, на Кавказе служу. В отпуск приехал матушку повидать, а тут такое.

— Чего мужика повязали?

— Так украл он кошель у гостьи нашей. Эркен выпрями этого урода.

Я в полной повседневной форме и бурке. Рук моих не видно. Тихонько зажал в руке кошель, с серебром, и подошёл к вору. Рванул полушубок и засунул руку, поковырял для видимости и достал кошель. Высоко поднял над головой и трясу серебром.

— Смотрите люди, вор.

Ворюга замычал, вращая круглыми глазами.

— Ах, Ах выдохнул народ.

— Ах, ты паскудник, руки ему оторвать нужно. Небось не впервой ворует.- стал возмущаться народ. Вот она, ветреная народная любовь. Как всегда, вовремя появился городовой.

— Чего столпились, а ну разойдись. — подошёл к нам.

— Кто такие, чего бузу устроили.

Городовой, солидный дядька с лычками унтера и хитрющими глазами прапорщика, заведующего продовольственным складом.

— Есаул Иванов.

— Виноват, ваше благородие, не признал, погон не видно.

— Вот, что унтер, видишь народ кипит, самосуд устроить хотят. Под играй мне, свой процент получишь.

— Понял, всё исполню.

— Так, бойцы, деньгу заработать хотите?

— А, то, что делать, командир?

— Меня слушать.

— Уважаемые Москвичи!

Самосуд вершить нельзя, вот и власть не позволит.- Выставил я городового вперёд, который серьёзно оглядел толпу.

— А пар спустить можно и по другому, зачем юшку друг другу пускать задарма. Вот, двести рублей ассигнациями, пятьдесят серебром. Ставлю на заклад против нас, четверых. Один на один, на кулачках?

Народ сильно оживился, активно переговариваясь, переругиваясь.

— Да, измельчал народ московский.- подлил я масла в огонь.

— Не измельчал, больно заклад велик.- Вышел рыжебородый мужик.

— Велик говоришь, добро.- снижаю сумму до ста ассигнациями.- Сто против дести рублей серебром или пятидесяти ассигнациями.

— От, то дело.- мужик отсчитывает пятьдесят рублей и отдает городовому, к которому подтянулся пеший стражник.

— С кем хочешь сойтись?

— Вон с тем нехристем — указывает он на Эркена.

— Зачем человека обижаешь? Православный он.

Эркен демонстративно крестится. — Ладно, по яйцам не бить, в глаз не тыкать.

— Эркен, сразу не вали, потешь народ. — тихо шепчу ему.

— Сполню, командир.

— Начали!.

— Рыжебородый достаточно умело пытался ударить Эркена, но он ловко уходил от ударов уклоняясь или подныривая под них. В один из моментов оказался сзади и дал обидный поджопник.- народ засмеялся.

— Ефим, чего ты, этого мелкого неруся побить не можешь. — подначивали рыжебородого.

— Гаси его — даю команду.

Эркен шагнул навстречу, поднырну под руку и нанес классический хуг левой, хлесткий и резкий. Рыжебородый упал как срубленная берёзка, молча и красиво.

— Эх, ах — разочарованно выдохнул народ.

Эркен присел возле пострадавшего натирая снегом лицо. Ефим пришёл в себя и мотал головой.

Из толпы вышел хорошо одетый мужчина лет тридцати, видно, что не бедный купец. Чуть выше меня, крепкий и уверенный в себе.

— Тебя хочу спробовать, благородие, уж больно ты голосистый и сладкоречивый.- усмехнулся он, давая городовому сто рублей ассигнациями. Прозвучало как обвинение в моей не правильной ориентации. Что-то не нравилось мне в нем, а вот что? Снимаю бурку, пояс с оружием, черкеску выхожу в круг и одеваю рукавицы.

— А рукавицы зачем? — усмехается мой противник.

— Что б кости не поломать.- улыбаюсь ему доброй ласковой улыбкой, как я умею это делать. Смотрю, проняло болезного.

Церемонница и играть на публику я не стал. Заблокировал жестко, ударил прямой в солнечное, а когда он согнулся, добавил ребром ладони под затылок. Публика озадаченная быстрой расправой молчала.

— Всё дорогие мои Москвичи, расходимся. Городовой, разгоняй толпу.

Городовой, получив десять рублей ассигнациями, с двумя стражниками вежливо разгоняли народ.