Шайтан-звезда
Шрифт:
– Что же это за ошибка, о друг Аллаха? – в который уже раз за краткое время между двумя молитвами удивился аль-Мунзир.
– Нельзя воспитывать и наставлять человека до скончания его дней, о сынок, – сказал Хабрур ибн Оман, опустив голову и вздыхая, как если бы он похоронил всех мужчин своего рода. – Нельзя исправлять все его ошибки еще до того, как он осознает их. Нельзя предостерегать его о каждой опасности, как это делал ты, иначе он сам не научится угадывать опасность. И нельзя беречь его гордость, как это делал все годы я, иначе его достоинство не закалится в испытаниях
– Был ли между вами разговор об этом? – быстро спросил аль-Мунзир.
– Он спросил, почему я преподавал ему лишь ремесло воина и не преподавал ремесла царя, – отвечал наставник. – Ему стыдно было глядеть мне в глаза, а мне стыдно было глядеть в глаза ему, клянусь Аллахом! И я понял, что наилучшим для меня было бы умереть, чтобы он знал – никто больше не успокоит его, когда он в ярости, и никто не станет исправлять обстоятельства, которые он испортил! Ему тридцать лет, о аль-Мунзир!
– Мне почти столько же, – сказал Джабир. – Я старше его на восемь месяцев.
– Но тебя я никогда не берег и не щадил.
– Клянусь Аллахом, это так. И ты, сам впав в отчаяние, решил, что наилучшее для тебя – уехать из Хиры так, чтобы след твой затерялся?
Хабрур хотел было ответить, но тут из темноты раздался грубоватый голос.
– О аль-Мунзир, кого это принесли ифриты и шайтаны к нашей стоянке? – осведомился Джеван-курд, широкими шагами направляясь к костру. – Долго ли нам охранять верблюдов за холмом, как будто мы бедуинские старцы? Может быть, нам еще поискать на этих холмах сморчков или изловить ящерицу, чтобы зажарить ее? Если этот человек – из друзей, то почему ты не подал нам знака?
Тут Джеван-курд оказался достаточно близко от огня, чтобы увидеть и опознать великолепную бороду Хабрура, волнистые волоски которой играли в свете костра медным блеском.
– О аль-Мунзир, где ты взял его? – изумился курд. – Точно ли это – он? Эй, человек, встань, чтобы я разглядел тебя! Ты или Хабрур ибн Оман, или сам шайтан!
– Клянусь Аллахом, это же Джеван-курд! – отвечал, вскакивая, Хабрур. – О аль-Мунзир, как попал сюда этот посетитель базаров и вымогатель подарков у купцов? О Джеван, здесь ты не добудешь даже оческа пакли для своего харима!
– О аль-Мунзир, разве премудрые, богобоязненные и искушенные в науках старцы странствуют в одиночестве по ночам? – завопил Джеван-курд, хватая Хабрура за плечи и яростно встряхивая, чтобы убедиться, что это – раб Аллаха из сынов Адама, а не бесплотный дух.
– О аль-Мунзир, я оставил этого человека в комнате, которая была похожа на купеческую лавку, и он перекладывал с места на место отрезы шелка и покрывала, стараясь поделить их между женами поровну, и ему не хватало для расчетов пальцев рук, так что он попросил меня предоставить свои пальцы! – Хабрур ибн Оман воздел к ночному небу две растопыренные пятерни. – Клянусь Аллахом, меньше всего на свете ожидал я увидеть его здесь! О Джеван, а кто же будет ездить у стремени аль-Асвада?
– О
Аль-Мунзир, вскочив, переводил взгляд с Джевана-курда на Хабрура и с Хабрура – на Джевана-курда. Он не мешал им пререкаться, но когда они задали друг другу вопросы, ответить на которые было бы затруднительно, он громко расхохотался, причем трудно было заподозрить, что сделано это с умыслом, и обнял спорщиков за плечи.
– Тише, тише, о друзья Аллаха! Вы разбудите всю живность на расстоянии в сто фарсангов!
Чтобы слова эти прозвучали убедительнее, он еще крепко хлопнул по спинам их обоих.
И тут произошло изумительное.
Джеван-курд подпрыгнул на двух ногах, потом – на одной левой, задрав правую насколько позволил живот, и ударил правой пяткой оземь, и снова подпрыгнул, пришлепывая ладонями по шее Хабрура и по плечу аль-Мунзира.
Они отшатнулись – и увидели самый удивительный пляс, какой только мог изобрести совсем ошалевший от событий курд. Он завертелся, подпрыгивая на одной ноге, словно дервиш из суфиев, и белая джубба завилась вокруг него, и руки в широких рукавах взлетали, помогая плясуну сохранить равновесие.
Вдруг он остановился, чуть присев, и обвел взглядом всех, стоявших у разгоравшегося костра, – Хабрура ибн Омана, смеющегося аль-Мунзира, оскалившего зубы Абу-Сирхана, и черного зинджа аль-Куз-аль-Асвани, чей рот, и без того вечно полуоткрытый, сейчас растянулся до ушей, и невозмутимого аль-Катуля, и Абу-ш-Шамата, застывшего с бурдюком в руках.
– Ко мне, о любимые! – позвал он. – Аллах дал нам соединиться – и это прекрасно!
И они откликнулись, и положили руки друг другу на плечи, и пошли, приплясывая и вскрикивая, вокруг огня, и ускоряли вращение своего круга, и приняли в него всех, и если даже джинны, обитатели пустынных колодцев, выглянули бы на этот шум, круг разомкнулся бы, чтобы принять их.
Это была мужская пляска, и они предались ей, чтобы не говорить друг другу слов о совместном пути, и о верности, и о достоинстве, и не давать клятв – ибо сказано: Аллах не взыскивает с вам за пустословие в ваших клятвах, но взыскивает с вас за то, что приобрели ваши сердца.
И они своей пляской возблагодарили Аллаха за то, что приобрели в эту ночь их сердца.
– О звезда, у тебя нет причин для беспокойства! – уверенно сказал Хашим. – Похоже, эти люди вовсе не знают, где находится этот самый Пестрый замок. Посмотри, куда мы заехали! Клянусь псами, это же совершенно дикие края, и я не удивлюсь, если мы встретим здесь наснасов.
– А кто такие наснасы, о дядюшка? – спросила Джейран.
– Это люди, у которых только полголовы, один глаз, одна рука и одна нога, – уверенно объяснил Хашим. – И они живут в местности, называемой Вабар.
– А рот, о дядюшка? Разве у них только половина рта? – удивилась девушка. – Как же это возможно?
– Половина рта? Клянусь собаками, я не подумал об этом! – воскликнул старик. – Ты, как всегда, видишь недоступное нам, смертным, о звезда!
Джейран вздохнула. Хашим явно излишествовал в своей вере…