Шайтан-звезда
Шрифт:
– Пойми прежде всего, как ифриты сжимаются и уплотняются до человеческого роста, – посоветовал джинн любознательному гулю. – Я знаю, что они проделывают это, как и мы. И еще попробуй узнать, помнит ли он хоть что-либо о Гурабе Ятрибском.
– Разрази меня Аллах в печень и в селезенку!.. – огорченно пробормотал Хайсагур. – Когда еще мне так повезет и я вселюсь в тело ифрита? Конечно же, ты прав, и я должен прежде всего подумать о Гурабе Ятрибском… Но неужели все эти прекрасные тайны так и останутся непознанными?
Он сел на камни рядом со своей подлинной плотью, а Маймун ибн Дамдам подошел к нему и, встав
– Горе тебе, ты сбил меня с пути размышлений! – рассердился гуль. – Что тебя так насмешило?
– Прости, о благородный гуль… – голос в голове у ифрита, временно ставшей головой Хайсагура, задыхался от хохота. – То, что оставил тебе отец… Твой айр…
– Что смешного увидел ты в моем айре? – удивился Хайсагур, но, наклонив голову, сообразил, в чем дело. Мужское достоинство ифрита, ставшее теперь и его мужским достоинством, полуприкрытое вороной шерстью, обладало толщиной и протяженностью, соизмеримыми только с туловищем аль-Яхмума, так что джинн впал от близости такой громадины в некое развеселое безумие.
Он бормотал что-то уж вовсе непотребное о женщинах из рода ифритов, которые должны преследовать обладателя такого достоинства, срывая на лету изары и визжа от восторга, и красноречиво описывал фарджи, соответствующие столь внушительным айрам, и выдвигал предположения о том, сколько всевозможного имущества могло бы поместиться в этих умопомрачительных фарджах…
– Ради Аллаха, угомонишься ли ты наконец? – рассердился гуль, который не любил этих разговоров по причине длительного воздержания. – Если ты хочешь, чтобы я нашел нить, ведущую к Гурабу Ятрибскому, сделай милость, помолчи! Память этого ифрита похожа на кучу военной добычи посреди лагеря, где все перемешалось и вымазано грязью!
Задача Хайсагура усложнялась тем, что сам он никогда не видел этого загадочного мудреца и для того, чтобы выловить его из глубин памяти Грохочущего Грома, должен был призвать на помощь те клочки воспоминаний Сабита ибн Хатема, которые успел присвоить при кратковременных и произведенных, если вдуматься, ради баловства вторжениях в его тело.
И это никак не удавалось гулю.
Маймун ибн Дамдам успокоился наконец и, склонив голову, наблюдал за мучениями Хайсагура.
– О благородный гуль, – осторожно сказал он. – Если позволишь, я дам тебе совет. Мы, джинны, обладаем удивительным обонянием. Скорее всего, и ифриты тоже. Я не уловил ничего, что говорило бы о его хозяине, в виде и запахе бронзового пенала. Но это могло случиться и потому, что я совершенно не знал Гураба Ятрибского и не запомнил его в те мгновения, когда мои родственники принесли меня к нему, связанного и скрученного, изрыгающего проклятия, чтобы он упрятал меня в кувшин. А Грохочущий Гром непременно должен знать этого мага! Возьми в руки пенал и кольцо, может быть, они что-то скажут тебе!
Удивленный столь уважительным обращением, Хайсагур покосился на коня, однако ни в голосе джинна, ни в выражении конской морды не обнаружил подвоха. Очевидно, причина была в новых размерах гуля, которые произвели впечатление даже на привычного к таким вещам джинна.
– А где они, этот пенал и это кольцо, о Маймун ибн Дамдам? – спросил он. – Кольцо я, скорее всего, выронил, когда этот нечестивый
– Это случается, когда долго пребываешь, к примеру, в человеческом виде и опять возвращаешься в образ джинна, – утешил его Маймун ибн Дамдам. – Погоди, сейчас я отыщу их…
Но найти кольцо и пенал было просто, сложнее оказалось уложить их на ладонь ифрита, потому что сам он своими толстенными пальцами не мог подобрать с земли даже пенала, а с кольцом немало пришлось повозиться джинну – причем он смертельно боялся ненароком проглотить это медное кольцо, пока брал его своими бархатистыми губами.
– Ну и что же мне делать с ними дальше? – спросил Хайсагур и вздохнул.
Маймун ибн Дамдам ничего не ответил.
Тогда гуль поднес пенал и кольцо к носу, ноздри которого были подобны трубам, и осторожно обнюхал.
На сей раз они уже обладали для его запахом, хотя на самом деле это был не запах, а нечто иное, доступное джиннам, ифритам и маридам, но, увы, недоступное сыновьям Адама и гулям. Хайсагур стал шарить по закоулкам памяти Грохочущего Грома в надежде отыскать нечто созвучное кольцу и пеналу. То, что он обнаружил, было не изображением человеческого лица, как он по неопытности надеялся…
Хайсагур любил плавать и в особенности нырять. Ему нравилось сражаться с бешеным течением Черного ущелья, но нырять было приятнее в тихих заводях – там, кроме прочих удовольствий, он, прижимаясь животом ко дну, выслеживал и ловил рыбу. И ощущение, возникшее в нем, было сродни тому, как если бы, продвигаясь вдоль дна теплой, хорошо прогревшейся заводи, он ощутил кожей холодную струйку, стремящуюся вдоль его бока неведомо откуда и неведомо куда. Струйка потянула его за собой, он как бы лег на нее, а она понесла его, и из этого состояния сосредоточенного слежения за новым ощущением его совершенно некстати вывел голос джинна.
– Хвала Аллаху милостивому, милосердному! – вдруг завопил Маймун ибн Дамдам. – Ты понял установления и правила полета!
И тут же Хайсагур весомо шлепнулся прямо на живот.
– Горе мне, что это такое было? – несколько ошалев от падения, осведомился он.
– Это было прекрасно, о благородный гуль! Ты поднялся в воздух, и лег на него, и потянул носом, и развернулся вон в ту сторону, и полетел, а я всего лишь приветствовал тебя, – несколько смутившись, объяснил джинн.
– Значит, я знал, куда лететь… Благодарение Аллаху, я шлепнулся с небольшой высоты. Прошу тебя, не приветствуй меня больше! Я попробую еще раз…
– О Хайсагур! Еще одно слово, ради Аллаха! Если ты полетишь ниже облаков, тебя увидят люди, а это ни к чему!
Хайсагур почесал в затылке.
– Как же тогда ифриты опускаются на землю? – спросил он.
– Так же, как и джинны, – объяснил Маймун ибн Дамдам. – Это совсем просто – нужно слиться с тем местом, которое ты избрал, и принять его цвета, а потом – образ, который тебе нужен…
– Воистину, это совсем просто! – подтвердил гуль хриплым голосом ифрита. – Как я до этого раньше не додумался! Ведь меня с детства учили принимать разнообразные цвета, и образы, и личины! О Маймун ибн Дамдам, я не знаю, какой ты джинн, но наставник из тебя прескверный!