Шайтан-звезда
Шрифт:
Джейран не была уверена, что произнесла стихи точно, однако других она почти не знала.
Ответом был короткий вздох.
И по какому-то невнятному колебанию воздуха Джейран поняла, что аль-Кассар удержал на устах готовое сорваться слово.
– Я помню еще стихи, о господин, – торопливо сказала она. – Их говорил мой прежний хозяин, когда кто-то из нас вечером бывал огорчен и ложился спать в скверном состоянии. Вот эти стихи, а других я уже не знаю!
Оставь же бежать– Довольно с нас, о девушка, – ответил наконец аль-Кассар. – Аллах вознаградит тебя, мне же ты уже не поможешь. Когда утрачено все из былого великолепия…
– О господин! – радостная, что, благодаря хозяину хаммама, у нее есть разумный довод, воскликнула Джейран. – Мой прежний хозяин тоже испытал превратности времен, и он сказал мне как-то одну вещь, которая показалась мне тогда нелепой, ибо я не знала, что значит терять. Он сказал – если утрачено все, что ты считал своим, смейся во весь голос – ибо Аллах для того отнял у тебя старое, чтобы ты приобретал новое, и когда потеряно все – тогда только возникает простор для нового, и остается лишь найти новое и сделать своим!
– Твой господин мудр, но он не терял достоинства, – возразил аль-Кассар, и Джейран поняла желание этого хмурого льва, залитого в железо и скрывшего лицо под золотой маской. Его отчаяние уже дошло до предела, как путник доходит до высокого перевала, после которого начинается спуск. И он, предводитель айаров, не знал, как в одиночку спуститься с вершин своего отчаяния. Он нуждался в помощи – и не мог принять эту помощь от Хабрура или Джевана-курда, но почему? Возможно, потому, что они были свидетелями его унижения, – подумала Джейран.
– А я полагаю, что терял, – сказала девушка, уверенная, что лжет. – И что такое достоинство? Вот ты сидишь сейчас, о господин, и скорбишь о том, что не исполнил какой-то клятвы. А человек без достоинства и не подумал бы скорбеть, клянусь Аллахом! Он бы радовался, что от нарушения клятвы получил какую-то выгоду. Значит, оно у тебя есть, о господин… и Аллаху – виднее…
На том доводы Джейран иссякли.
– Как может женщина рассуждать о достоинстве мужчины? – помолчав, спросил аль-Кассар.
Джейран поняла, что этот гордец все еще ставит преграды между своим отчаянием и вполне разумным желанием усмирить скорбь.
– О господин, я слушала истории о несчастных влюбленных, которые рассказывали на площади возле хаммама, и женщины там были так же сильны духом и верны, как мужчины, и умирали от любви так же, как они. И если эти женщины избирали себе этих мужчин – значит, они рассуждали об их достоинстве тоже, о господин, – сказав это, девушка удивилась, как вовремя вспомнила историю о Лейли и Кайсе из племени Бану Амир.
Еще более удивительным было то, что в темноте она обрела неожиданную смелость.
Она
Она впервые в жизни была наедине с мужчиной, впервые была с мужчиной в полнейшей темноте… ибо нельзя же считать сближением те чары, что навел на нее Маймун ибн Дамдам!..
Джинн, которого, очевидно, поделом заточили в медный кувшин, разбудил в Джейран некое чувство, порождавшее волнение, и если бы девушка осмелилась, она бы назвала это волнением от предвкушения близости.
– Не зови меня господином, зови меня Болтуном или Брехуном, как это делают мои люди, ибо мои слова воистину подобны лаю собаки, упустившей добычу, – приказал аль-Кассар.
– Я не могу так тебя называть! – подумав, сказала Джейран. – Не я дала тебе достоинство, не мне и лишать тебя достоинства, о господин. Кто я такая, чтобы называть Брехуном мужа из благородных айаров?
– Воистину, отныне наше занятие – грабить на дорогах, и мое ремесло – быть айаром! – вздохнув, произнес аль-Кассар. – И пусть это будет для нас карой и наказанием!
Джейран не уловила ничего странного в этих словах, но поняла, что, если не вмешаться, этот несчастный опять начнет призывать на свою голову какие-то непостижимые бедствия.
– И вообще мне кажется, о господин, что, придумывая себе такие клички, ты оскорбляешь Аллаха, – торопливо сказала она. – Ведь у тебя есть благородное имя и прозвище, и Аллах знает тебя по ним, и если бы он хотел унизить тебя, то сам бы лишил тебя благородного имени.
– Ты замужем, о женщина? – вдруг спросил носящий золотую маску. – Или ты принадлежишь лишь своему хозяину?
– Я не замужем, и мой хозяин не прикасался ко мне, и сегодня я дала обет, что не будет близости между мной и им, если я спасусь от смерти… – тут только Джейран вспомнила, что невольно исхитрилась обмануть самого Аллаха. Ведь у нее не было больше пути к хозяину хаммама, и с тем же успехом она могла дать клятву, что никогда не будет близости между ней и великим мудрецом Сулейманом ибн Даудом, который уже много столетий покоится в могиле. А другие мужчины в тот опасный миг напрочь вылетели у нее из головы, как будто близость была возможна только с одним, недосягаемым и недоступным.
– Если Аллах мне поможет, и облегчит мои бедствия, и я смогу исправить то зло, которое причинил, то я позабочусь о тебе, – пообещал аль-Кассар. – Ты нашла слова, которые исцеляют душу, клянусь Аллахом! Но это – лишь краткая передышка, о женщина. Пока зло не исправлено, никто не увидит моего лица…
– О господин, в этой темноте даже собственной руки не видно, почему бы тебе не снять маску и не дать себе отдых от этой штуки? – предложила Джейран. – А я бы принесла воды, чтобы ты мог вымыть лицо.