Шайтаны
Шрифт:
На майдане уже собиралась толпа молодых людей и подростков. В центре расстелили большой, ярко-зеленый резиновый мат. Из здания администрации усатые люди во взмокших от пота белых рубашках тянули какие-то провода, микрофоны, тяжелые черные аудиоколонки и скамейки. Принялись настраивать звук. Хабиб заметно нервничал, но изо всех сил старался казаться веселым.
Вокруг источника, разглядывая прибывших девушек, толпились школьницы с ведрами и кувшинами.
— Они хоть и взяли нас с собой, но в милицию стопудово не пойдут, — говорила Бика, наполняя подставленные ладони родниковой водой. — Дядя Хабиб ни за что не признается, что у него такой позор случился. А Саида могла бы хотя бы нам позвонить. У меня в универе, когда девчонку украли, она сразу позвонила,
На майдане, тем временем, людей становилось все больше. Спустились разряженные женщины в богато расшитых парчовых платках. Показался сам Уллубий, невысокий, лысеющий, с густыми бровями и городские чиновники, не знающие, куда деть руки и все время складывающие их на животе. Мужчины, сидевшие на годекане, растворились в жужжащей толпе. Наида заметила, как Муху и Хабиб, немного покружив и порасспрашивав сельчан, тоже втерлись в толпу и пробрались поближе к Уллубию. Тот после короткого аварского вступления, воздел кулак и заговорил на русском:
— Вот тут сегодня уважаемый кандидат Абдуллаев выступал здесь. От души говорил, про яхI-намус [23] говорил. Вах, думаю, сейчас пойду сниму кандидатуру, буду за него голосовать. Но потом мне знакомые люди сказали: «Я, Уллубий! Этот человек, бывает же, про Всевышнего без конца говорит, а у самого кроме кулаков ничего нету». И я подумал: «я, алхамдуллиля, мусульманин, но я в эти игрушки с надписями на животных не играю. Это харам».
Толпа зашевелилась.
23
Стыд-совесть(авар)
— Я много лет сам борьбой занимался, сейчас для спорта деньги даю, и, если, уважаемый Абдуллаев со мной на ринг выйдет, я его смогу на трехбаллку кинуть!
Уллубий посмеялся, как бы показывая, что это шутка. Чиновники тоже заулыбались и зашептались.
— Но, — нахмурился Уллубий, — в районе много проблем и нужно их решать. Отдельные деструктивные силы пытаются расшатать обстановку. Нынешний глава администрации, уважаемый Ахмедов много ресурсов имеет, у него брат, бывает же, в Москве в Госдуме сидит. Почему я этого брата ни разу не слышал? Почему наши проблемы не решает, только свои решает?
Толпа загудела.
— Я особо обидеть никого не хочу, но кроме меня в районе дороги не строил никто. Я, честное слово, на выборы идти не хотел, но со мной президент на банкете одном говорил. Уллубий, грит, ты это, в родной район иди, ты там нужен. Так и сказал мне. Целых двадцать минут говорили мы с ним. Вот свидетели есть. После этого как не идти было?
Кто-то зааплодировал.
— Несколько человек подходили ко мне, не буду говорить, кто, спрашивали, мол, кое-кто за голоса по пять штук платит, а ты, мол, сколько нам заплатишь? Ба! Такие вещи меня спрашивали! Я грю, у меня есть яхI-намус, я такой базар не делаю. Я вместо этого вам, когда меня выберете, работу дам. А то сейчас, бывает же, нет работы.
Уллубий откашлялся.
— Еще. Почему не проводится работа с молодежью? А то до меня поступают сведения, что отдельные молодые люди отказываются от обеденной молитвы после пятничной и уходят домой, носят укороченные брюки.
— Кто сказал? Где видели? — раздались голоса из толпы.
— Вы это сами знаете, я тут нового ничего не говорю, — продолжал Уллубий. — Я против того, чтобы их запирали в милиции за то, что они ушли с молитвы, это неправильно! Но надо позвать алимов, пригласить сюда шейха и поговорить с ними! Я готов всем этим заняться. Вот, кстати, здесь присутствует уважаемый алим Шах-Абас, он хочет сказать несколько слов.
Шах-Абас, одетый в каракулевую шапку, в рубашку без воротника и тяжелый пиджак, вышел к микрофону и медленно заговорил на родном. Молодой бородач в тюбетейке зачем-то взялся переводить. Видимо, среди собравшихся чиновников были не только аварцы:
— Я Уллубия
24
Благодаря Аллаху (араб.)
25
Последние времена (авар.)
Толпа бурно зааплодировала, а бородач проводил Шах-Абаса на скамейку.
В толпе послышался женский крик:
— Еччай, еччай! [26]
К микрофону прорывалась женщина лет сорока, в длинном платке, сползшим на плечи и обнажившим на ее затылке тяжелый узел волос.
— У меня вопрос к товарищу Уллубию Газиеву. Как он будет решать вопрос с нашими детьми, которых милиционеры пытают в Махачкале?
— Кого пытают? — спросил Уллубий, отводя руку чем-то возмущающегося помощника. — Как вас зовут?
26
Пустите, пустите(авар)
— Заза Махмудова меня зовут. Вот моего племянника арестовали, вывихнули ему ногу, синяки поставили, адвокатов к нему не пускали. Говорят, он начальника ОВД убил. Спросите любого в селе, все моего племянника знают. Все вам скажут, что Алишка никогда этого сделать не мог. Он слесарь простой! Да, Алишка работал у разных людей, но он за их грехи не отвечает.
— Вы обращались в прокуратору?
— К кому только не обращалась я, в Махачкале на митинг выходила. Я и вон стоит Ризван Магомедович, наш бухгалтер, он тоже со мной ходил. Отовсюду меня прогоняли, — кричала женщина яростно. — Вот смотрите что сделали!
Она показала забинтованный палец.
— Палец сломали мне!
В толпе послышались голоса:
— Заза, Сабур гьабуй [27] !
— Борьбу давай! — заорал кто-то дурным голосом.
— Я знаю, что у вас много вопросов, я все постараюсь решить, — увещевал Уллубий расшумевшуюся площадь. — А сейчас давайте пригласим сюда наших чемпионов.
Пока он утихомиривал раззадоренную женщину, на мат вышли босые крепкие борцы в трико, один в красном, другой — в синем.
27
Успокойся (авар).