Шел снег

Рамбо Патрик

Среди покупателей были женщины, подростки, старики в лохмотьях, которые в этой толчее проявляли неожиданную ловкость. С саблями в руках гвардейские пехотинцы пытались удержать порядок. Иные стреляли из ружей в воздух. Но напор толпы был слишком сильным. Русские топтались на месте, обменивались тумаками, локтями пробивали себе путь сквозь толпу, пускали в ход кулаки, чтобы протиснуться к прилавку менял.

Огромный мужик вырвал из рук женщины мешок, который той удалось заполучить с превеликим трудом. Она с криком ногтями вцепилась ему в лицо, за что получила коленом в живот. Женщина ухватила лиходея

за грязный кафтан и тот, чтобы освободиться, огрел ее мешком. Выкрикивая проклятия, несчастная упала на землю, и в образовавшейся толчее кто-то наступил на нее. Солдаты отступили внутрь здания. Теперь они бросали свои мешки с медяками через открытые окна, и от этого толкотни и насилия стало еще больше.

Молодому человеку в меховом плаще и треуголке на голове удалось вытащить несчастную женщину из свалки. Под его плащом Полен заметил голубую форму с отделкой из малинового бархата, этот парень имел отношение к медицинской службе. Он окликнул его, однако в таком гвалте его голос был едва слышен. Полен подъехал поближе:

— Вы врач, сударь?

— Да и нет.

— Фельдшер?

— Младший помощник лекаря.

— Моему капитану нужна ваша помощь.

— Если для офицера…

— Не совсем, но мне бы не хотелось получить от него нагоняй.

— Я немного знаком с порошками и мазями и видел, как пускают кровь…

— Тогда в добрый час!

Младший помощник имел простоватый вид, но был человеком доброжелательным. Кроме того, цвет формы указывал на род его занятий, и это, думал Полен, должно убедить капитана. Парень снял плащ и шапку, склонился над послушницей, вынул из сумки маленькое зеркальце и поднес к ее губам. Нахмурившись, д’Эрбини наблюдал за его действиями. Он предпочитал быстрые результаты.

— Полагаю… — заговорил парень.

— Точнее!

— Полагаю, что она умерла. Во всяком случае, у нее вид умершей. Видите, от ее дыхания зеркало не запотевает.

— Когда я сплю, то зеркала тоже не запотевают! То, что вы говорите, невозможно! И от чего она могла умереть, раз уж вы такой знающий?

— Ее можно отнести к лекарю…

— Поставьте ее на ноги, иначе я сломаю вам шею!

— Если вы сломаете мне шею, то будет два покойника.

Младший помощник лекаря был по-своему прав. Он еще раз склонился над постелью из меховых шкур и осмотрел белки глаз и цвет лица умершей:

— Похоже, что ее отравили.

— Ты разве не охранял ее все это время? — спросил капитан у слуги.

— Охранял. Отходил только тогда, когда готовил для нее обед.

— И чем ты ее кормил?

— Лошадиной печенью.

— Не надо было! Она уже начала портиться!

— Ноу нас больше ничего не было…

— Раз существует яд, существует и противоядие, — сказал медик.

— Дай ей какую-нибудь микстуру, — хриплым голосом попросил капитан.

— Послушайте! Тут, скорее, нужен поп. Он знает, что надо делать. Попам известны секреты целебных трав, они знают целительные молитвы, используют чудотворные иконы. Мне это рассказывал лекарь.

Д’Эрбини начинал верить, что мертвые могут воскреснуть, что магия способна на многое, что от дыма ладана проходят боли. Император, рассчитывая задобрить москвичей, разрешил открыть церкви, и попы вновь совершали богослужения. Когда капитан

спустился вниз, чтобы отправить своих людей за православным священником в один из действующих храмов, ему сообщили, что все монашки умерли от отравления. Анисью погубила не лошадиная печень.

В бесконечных коридорах Кремля караульные дежурили около каждой двери. Назвать это дежурством было бы, разумеется, преувеличением. Гренадеры в меховых плащах сменили поясные ремни с подсумками на шали из кашемира, а кивера из медвежьего меха на забавные калмыцкие шапки. Менее пьяные держались за стены; другие, сидя на полу, длинными деревянными ложками вычерпывали из хрустальных банок экзотические варенья, от которых потом жутко хотелось пить. И все продолжали наливаться водкой. Брошенное оружие валялось среди пустых бутылок и банок.

Себастьян перестал обращать внимание на этот ежедневный спектакль. Когда он направлялся в столовую для административного персонала, ему повстречалась группа русских в штатском с повязками на рукавах и бело-красными бантами: делались попытки наладить жизнь, император восстановил городское самоуправление, распределил должности среди купцов и обывателей, отказавшихся бежать с Ростопчиным.

Адъютанты, офицеры, врачи и кассиры встречались во время обеда в огромном, обитом красным бархатом зале, центральная колонна которого удерживала своды и делила зал на четыре части.

— Господин секретарь!

За столом перед дымящимся блюдом сидел Анри Бейль и подавал Себастьяну знаки, приглашая присоединиться.

— Я вам держал место.

— Что вы едите?

— Фрикасе.

— Из чего?

— Похоже, из кролика…

— Скорее из кошатины.

— Не так уж и плохо, с приправами да со стаканом малаги.

Себастьян взял себе фасоли, но от фрикасе отказался. Молодые люди принялись обсуждать достоинства «Писем к сыну» Честерфилда — книги, украденной в одном из московских особняков, — затем обменялись мнениями по поводу итальянской живописи, историю которой, как признался Бейль, он писал. Они поспорили о Каналетто.

— Я знаю, господин секретарь, почему вам нравится Каналетто. Его венецианские пейзажи похожи на театральные декорации. Кстати, в молодости он вместе с отцом и братом писал декорации, рисовал балюстрады, изумительные перспективы. Что же касается его полотен, мне они представляются чопорными.

— Чопорными? Господин Бейль! В них совершенство…

— Неужто?

Себастьян замолчал, устремив взгляд на группу людей, вошедших в зал в сопровождении префекта императорского дворца Боссе.

— Похоже, что эти штатские привлекли ваше внимание.

— Я с ними немного знаком.

— Что они делают в этих стенах?

— Это труппа французского театра. Они играли в Москве.

— Какие девушки! Недурно, my dear. А вы не попытали счастья, коль так сильно любите театр, и любовь эта проявляется даже в вашем отношении к картинам Каналетто?

— Ну, нет, господин Бейль, я оставляю эту возможность вам.

— Благодарю вас! У меня много знакомых этого круга, к тому же, на днях я отбываю в Смоленск для пополнения запасов продовольствия. А затем — в Данциг.