Шел снег
Шрифт:
Чтобы продемонстрировать кому-нибудь свое удовлетворение, император имел привычку больно драть отличившегося за ухо, либо ласково награждал увесистой затрещиной. Себастьян, к своей радости, удостоился императорской оплеухи, которая стоила дороже ордена.
— Дюрталь, разведать мост!
Драгун спешился и стал медленно продвигаться по длинному узкому мостику, перекинутому через глубокий овраг. Он, согласно инструкции, держал уздечку между большим и указательным пальцами, чтобы в случае падения конь не потянул его за собой. Остальные наблюдали за ним.
Д’Эрбини
На другой стороне оврага показались законопаченные мхом бревенчатые избы, над соломенными крышами которых низко стелился дым. Крестьяне разводили огонь, они не убежали; выходит, у них были продукты, фураж и, возможно, скот.
— Дюрталь!
Когда драгун прошел половину пути, мостик не выдержал: всадник, его лошадь и доски настила полетели вниз, на каменистое дно оврага. Д’Эрбини молча отвел взгляд. Дюрталь не подавал признаков жизни. Оставалось лишь одно: обогнуть овраг, который тянулся почти до горизонта, и вернуться к избам со стороны леса, если тот не окажется слишком густым. Вытянувшись в колонну по одному, драгуны двигались против ветра. Когда они обнаружили еще один мостик, то рисковать не стали, сомневаясь в его прочности, и к полудню нашли подходящий переход. В тот момент, когда люди д’Эрбини взбирались наверх по противоположному склону оврага, раздались крики «ура», и драгуны увидели небольшой отряд казаков в меховых папахах, которые с пиками наперевес галопом неслись на них. Капитану показалось, будто он вновь оказался в Египте: там арабские конники, беспокоившие противника, действовали точно так же. Они внезапно появлялись, атаковали и отходили, рассыпаясь в разные стороны, затем появлялись вновь с другой стороны.
— Спешиться! К бою!
Драгуны знали, что нужно делать. Укрывшись за лошадьми, они взяли атакующих на мушку. Казаки стремительно приближались. Когда до них оставалось не более десяти метров, капитан скомандовал «Огонь!». Как только растаял дым, драгуны увидели результат своего залпа: на земле лежали три человека и две лошади. Третья щипала сухую траву на склоне оврага. Остальные казаки дружно развернулись и скрылись в лесу. Драгуны перезарядили ружья.
— Раненые есть?
— Нет, господин капитан.
— Нам повезло.
— Кроме Дюрталя.
— Да, Бонэ, кроме Дюрталя!
У д’Эрбини было намерение остановиться на ночь в той самой деревушке, но теперь у него пропало всякое желание входить в опасный лес и разбивать там лагерь. Он с сожалением приказал отходить, и драгуны, подгоняя изнуренных лошадей, двинулись назад ни с чем. Капитана утешало лишь то, что удалось захватить крепкую лошадь и пару крепких меховых сапог из медвежьей кожи. Они были для него малы, и он решил отдать их Анисье, стриженой монашке, которую он опекал, как дочь, и называл по имени.
В Рождественский монастырь отряд вернулся под проливным дождем еще до наступления
— Что случилось?
— Мы получили жалованье, господин капитан.
— И вы не рады этому, бездельники?
— Видите ли…
Зажав один из мешков между колен, капитан развязал тесемки и зачерпнул горсть красноватых монет.
— Медяки?
— Да, господин капитан. Кроме веса в них ничего нет.
— Вы предпочитаете фальшивые ассигнации?
Поскольку в подвалах здания суда были обнаружены запасы медных денег, в частях, действительно, ими стали выдавать жалованье. Деньги в мешках по двадцать пять рублей первыми получила императорская гвардия. Капитан чихнул.
— Вначале мне надо обсохнуть, а потом мы поразмыслим над этим.
Он оставил огорченных кавалеристов и поднялся наверх. В келье капитана у постели спящей послушницы сидел на табурете Полен.
— Анисья, Анисьюшка… — в голосе капитана слышалась неподдельная нежность.
— Она с утра не встает, господин капитан.
— Заболела?
— Я не разбираюсь в этом.
— Ты не вызывал доктора Ларрея?
— У меня нет таких прав.
— Кретин!
— К тому же доктор Ларрей хирург. Не знаю, что бы он мог отрезать у малышки…
Д’Эрбини не слышал последних слов слуги: он опустился на колени возле Анисьи. Она была похожа на ту мадонну, которую он украл из церкви в Испании, потому что нашел ее трогательной. Позднее он продал картину, чтобы устроить пирушку.
Дождь шел и весь следующий день. Отправленный хозяином в специальный гвардейский лазарет в Кремле, Полен ехал на осле, прикрывшись найденным в куче хлама китайским зонтом от солнца. Поскольку на его шляпе не было кокарды, часовые не впустили его в крепость, не поддавшись на уговоры слуги. Не помогло и письмо, написанное под диктовку д’Эрбини и собственноручно подписанное им. Полен медленно возвращался назад. Снова ему придется испытать на себе гнев капитана, но он уже привык к этому. Для очистки совести он заехал в военный госпиталь на берегу Москвы-реки, где увидел озабоченных врачей, которые осматривали пациентов, лежавших в больших залах с высокими окнами рядами по пятьдесят человек в каждом. В его присутствии санитары, сопровождаемые испуганными взглядами больных и раненых, вынесли завернутого в простыню покойника.
Полен отправился восвояси, так и не сумев поговорить с каким-нибудь фельдшером. Пробираясь среди руин, он увидел москвичей, толпившихся на Никольской улице, где возник стихийный валютный рынок. После пожара здесь сохранилось несколько казенных зданий. Солдаты, стоя позади импровизированных прилавков, коими были доски, положенные на козлы, меняли свои медные деньги. За десять, затем за пятьдесят копеек, а потом и за рубль серебром (спрос на ходовую монету подымал цены) бедняки уносили мешок медяков на сумму в двадцать пять рублей.