Шел снег

Рамбо Патрик

— О да, — продолжал актер, — я мечтал о вашей каске. Я мог сыграть в ней «Британикуса», внеся лишь незначительные изменения.

— То была не игрушка!

— Разумеется, но зато какая прекрасная деталь костюма.

— Кстати, вы вовсе не похожи на солдата разбитой армии. Слишком хорошо приодеты.

— О, это длинная история, капитан.

— А вы не могли бы рассказать ее нам в каком-нибудь теплом трактире? — вмешался в разговор Полен, стуча зубами от холода.

— Могу предложить кое-что получше, — с улыбкой ответил актер.

Они зашагали вдоль улочки, которая петляла между запертыми домами и церковной оградой, и скоро вышли на круглую безлюдную площадь. Свет горел лишь

в лавке бакалейщика, да и тот уже закрывал ставнями свою витрину. Виалату постучался в ворота серого особняка из грубо отесанного камня. Ему отворил лакей, который едва не упал в обморок при виде капитана и Полена, похожих на живых мертвецов, только что восставших из могилы. Однако его успокоили звуки французской речи и слова Виалату:

— Это приближенные генерала Брантома, хотя их внешний вид оставляет желать лучшего.

Лакей перекрестился. Повелительным тоном и с подобающим выражением на лице Виалату добавил:

— Когда госпожа графиня вернется с мессы, предупредите ее, что я лично занимаюсь друзьями генерала.

Обеспокоенный состоянием ковров, испачканных грязными, стоптанными сапожищами оборванцев, лакей молча кивнул головой. Капитан и Полен поднялись вслед за актером на второй этаж, который, сидя в золоченом кресле, охранял икающий гренадер: он переел и слишком много выпил. «Хорошая примета», — подумал, истекая слюной, Полен. В большой комнате у печи, украшенной изразцами, стоял богато сервированный стол, буквально ломившийся от изысканных яств. В кресле напротив распахнутого настежь окна неподвижно сидел какой-то человек, прикрытый простыней. Его восковая рука, выглядывавшая из расшитого золотом синего рукава, свисала с подлокотника.

— Вот наш генерал Брантом, — представил Виалату.

— Никогда о таком не слышал, — ответил капитан.

— Мы тоже.

— Откуда он взялся?

— Надо же было придумать ему какое-то имя, — пробормотал сквозь зубы объевшийся капрал, который, лежа на диване, переваривал еду.

— Что это за имя — Брантом?

— Это название деревни неподалеку от Периге. У моего отца там мельница.

— Он мертв? — спросил Полен.

— Мертвее не бывает, — подтвердил Виалату. — Мы его держим у окна, чтобы он не очень быстро разморозился.

— Что значит эта комедия?

— Садитесь за стол, капитан, доедайте, что осталось, а я буду рассказывать.

Полен не слышал приглашения: он уже с жадностью хрустел куриными косточками, пока д’Эрбини сливал остатки водки из графинчиков. Стоя посреди комнаты, трагик Виалату принял позу рассказчика: одна рука его была на поясе, другую он отвел в сторону, собираясь сопровождать свой рассказ жестами.

— Гвардейская рота, к которой я прибился благодаря мундиру, как бы это сказать, позаимствованному, вот-вот, позаимствованному у одного сержанта, которому он уже был без надобности, шла во главе войсковой колонны. При общей панике меня приняли без всяких вопросов. Короче, недалеко от Вильно, проходя мимо брошенных экипажей, мы заметили мародеров, которые обчищали одну из карет. Мы подошли ближе, нагнали на этих прохвостов страху, и те, прихватив краденое, скрылись на санях. И что же мы видим внутри кареты? Генерала. Заиндевевшего и окоченелого. Заглядываем ему в лицо. Похоже, он так и умер, сидя на банкетке. Пытаемся его раздеть, чтобы забрать одежду. Мундир всегда может пригодиться: говорят, богатые поляки хорошо принимают генералов. Но он уже совсем одеревенел, поэтому снять мундир с покойника нам не удалось. Впряженные в карету лошади выглядели крепкими; просто чудо, что никто не украл их и не съел. Как вы уже догадались, в дальнейший путь мы отправились в компании с покойником. В числе первых, вслед за интендантской службой, мы въехали в Вильно еще до того, как туда вошел поток пеших мешочников. В старом городе мы нашли приличный дом и попросили приюта для несчастного больного генерала. Хозяйка дома, польская

графиня, любезно согласилась принять, да еще пустила слезу, когда я ей объяснил, что генерал Брантом, несмотря на серьезную болезнь, аппетитом не страдает и ест за десятерых. Графиня проглотила это как должное. Мы перенесли генерала из кареты в эту комнату на скрещенных руках. Его вид привел графиню в ужас, но расшитый золотыми галунами генеральский мундир сделал свое дело. Лакеи притащили нам сундуки с одеждой и обувью и горячую воду с туалетными принадлежностями, чтобы мы могли привести себя в порядок. Но самое главное — они завалили нас замечательной едой. Должен вам сказать, что мы просто обжираемся. И вот теперь, выйдя из дома, чтобы купить сани и поскорее отправиться за Неман, я наткнулся на вас.

Гренадер в плаще с лисьим воротником открыл сундук и стал выкладывать на кровать чистую одежду. Виалату предложил капитану и слуге свои услуги в качестве брадобрея, но для начала попросил их избавятся от своих кошмарных обносков.

— Вы играете все роли? Даже роль брадобрея?

— Все роли, капитан, — с гордостью ответил Виалату. — Говорят, что у актеров нет своего лица, потому как, играя разные роли, они теряют собственный характер, данный им от природы. Говорят, что они становятся двуличными, так же, как жестокими становятся врачи, хирурги и мясники. Полагаю, что люди принимают причину за следствие. Актеры не способны играть разные характеры, если у них нет своего собственного.

— И что же это значит? — спросил капитан, снимая рубашку, в которой резвились полчища вшей.

— А то, что я могу стать, кем захочу, одев подобающее одеяние. Я особо подчеркиваю истинность высказанной мысли, поскольку принадлежат она господину Дидро.

— Не знаю этого типа.

С улицы послышался нарастающий людской гомон. Круглая площадь заполнялась возбужденным гулом толпы, которая крушила на своем пути запертые двери и ставни. Пережившие лютый холод и голод люди грабили лавки, винные погреба, кофейни и склады, пили вино из трактиров. Перекрывая многоголосый гул, с восточной окраины города доносилась канонада: войска Кутузова начали наступление.

— У нас больше нет времени, — констатировал Виалату. — Загружаемся в генеральскую карету!

Виалату бросил капитану одежду, которую тот разделил со слугой. Пока они переодевались, остальные заворачивали тело генерала в простыню и готовились выносить его. «Он еще может пригодиться», заметил великолепный в роли режиссера Виалату. И добавил: «Хороший человек…»

— Спасибо, генерал, — сказал, обращаясь к покойнику Виалату, — однако ваше путешествие на этом завершается.

— Спасибо за сапоги и меха, — продолжил д’Эрбини, — мы их получили благодаря вам.

— Стоило заиметь экипаж, как тут же приходится с ним расставаться, — вздохнул Полен.

— Ты можешь предложить что-нибудь лучшее, нахал?

В тот день, 10 декабря, сотни беженцев бросали повозки у подножия Понари — крутого обледеневшего холма, вершина которого скрывалась в тумане. Они карабкались чуть ли не на четвереньках по краю дороги, цепляясь за кусты и камни. Попутчики мертвого генерала собирались последовать их примеру. Прежде чем покинуть карету, они надели под свои утепленные плащи по пальто, затем молчаливо простились с генералом-покойником и его спасительным мундиром с золотыми галунами.

— Как бы то ни было, — с сожалением сказал капитан, — я хотел бы знать его настоящее имя.

— Он, возможно, вовсе не генерал, — позволил себе замечание Полен.

— Вы правы, — подхватил Виалату, — в основе действий лежит костюм, я всегда это говорил. Даже я в этой меховой шапке и эполетах становлюсь смелее.

— Это мог быть и штатский, переодевшийся в мундир, чтобы было легче бежать.

— Однако мундир настоящий.

— Вы еще долго будете трепаться?

— Мы уже идем, господин капитан.