Шелест алой травы
Шрифт:
Но именно сейчас был мой шанс, и я не имела права упустить его. Мои чувства вновь сосредоточились на его ноге, там, где голенище сапога переходило в штанину. Там, где внутри его тела ослепительно сияли три яркие точки.
— И ты думаешь, это стоит того? Ты думаешь, что пожертвовать членом своей семьи будет благом для деревни? Ты очень силён, если речь идёт о твоей дочери или сыне…
— Сыне.
— Если это твой сын, то не лучше ли для деревни, чтобы он вырос таким же сильным, как отец?
Я молилась всем богам и демонам, чтобы ему хотелось поговорить ещё хотя бы минутку.
— Ты
Отлично! Поговори со мной! Ещё немножко, самую малость, ответь на парочку моих реплик!
— Если Куса станет самой сильной, то что произойдёт? Новая война? Новые смерти, сотни, тысячи, десятки тысяч смертей?
— Это неизбежность. Смерть — неотъемлемая часть жизни. Главное — деревня.
Прекрасно! Ещё чуть-чуть, ещё несколько секунд, ещё несколько слов!
— Получается, если бы мне удалось тебя убить, твой сын остался бы жив? Не пожертвовал бы собой ради этого супероружия? Или погиб бы в любом случае?
Седьмой отвёл взгляд от окна и внимательно посмотрел на меня.
— Если бы я погиб, сын занял бы мою должность. Пусть в его сердце достаточно решимости, но лишь я знаю, как активировать Коробку.
Не знаю о чём он говорит, но звучит довольно зловеще. И если этот ублюдок погибнет, я спасу множество жизней.
— Знаешь, ты можешь меня поблагодарить. Твой сын будет жив, как и куча других людей. А Кусагакуре останется тем, чем и является — гниющей клоакой, не знающей, что преданность бывает только обоюдной. И если деревня готова пожертвовать своим жителем, ей следует быть готовой к тому, что житель пожертвует такой деревней. Что скажешь? Ах, да, прости, ты же не можешь говорить!
Я оставалась лежать на полу не из-за тяжёлых побоев, не из-за того, что не могла встать на ноги. Нет, мне нужна была каждая крупица силы, каждая частичка моей свободной чакры. Которую я осторожно, напрягая свой контроль до предела, тратила на то, чтобы вырастить из пальца тонкую длинную проволочку, незаметно провести её вдоль досок пола и, когда придёт время, вонзить ему в бедренную тенкецу. Вся моя оставшаяся чакра, до последней крупицы, была преобразована в изуродованную мной медицинскую и направлена вместе с проволочкой ему в ногу.
Мои шансы были невелики, он мог заметить мои старания, мог почувствовать мою чакру, либо же просто отойти. И тогда бы я пропала. Но, к моему искреннему изумлению, всё получилось — видимо он всё-таки любил своего сына, поднятая мной тема была для него болезненной, а меня он (справедливо!) считал поверженной и неспособной ни к чему существенному.
Парализованное тело простояло ещё несколько секунд, после чего потеряло равновесие и рухнуло на пол. Я, всё ещё неспособная прийти в себя, подползла к нему и спросила:
— Интересно, если тебя убить, печать спадёт? Не отвечай, есть только один способ проверить!
Я полезла к нему в рукав, вытянула кунай, за которым потянулись звенья длинной цепи, и, размахнувшись, вонзила ему в глазницу.
Глава 21
Что чувствует умирающий
Чакра была запечатана считанные минуты назад, но для меня они показались вечностью. Мне казалось, что часть моего тела, часть моей сути, моей души, безжалостно оторвали и забрали прочь. Как только тело Седьмого содрогнулось в последней конвульсии, сильная боль вновь обожгла мою грудь. Я плакала, рыдала как сопливая гражданская девчонка, ничем не напоминая грозную Карин Узумаки. Но это не были слёзы боли, по правде говоря, саму боль я почти и не заметила. Я плакала, я хохотала, я билась в лёгкой истерике и каталась по полу. Я сделала тебя, ублюдок! Карин Узумаки с помощью своей хитрости, целеустремлённости и несокрушимого духа победила противника, превосходящего её на целую бесконечность!
В голову пришла запоздалая мысль — а что, если бы некоторые из убитых мною членов Совета (буду считать, что Седьмой мне соврал, а Зосуи сказал правду, и все семеро были виновны, иное знание принесёт мне только лишнюю головную боль) вовремя проснулись? Смогла бы зайти так далеко после нескольких схваток с ублюдками, лишь ненамного слабее Седьмого? Впрочем, это тоже не имеет значения — я победила, выбрав тактику и оружие.
Мне не хотелось вставать, лишь лежать на полу, формировать чакру и пропускать её по своему телу, ощущая, что до сих пор жива. Мне не пришлось заботиться о глазах — зрение само пришло в норму, осталось лишь превратить одежду в нечто, подобающее непреклонной и гордой куноичи, несущей камон своего погибшего клана.
Окружающее пространство, ограниченное одной лишь маленькой комнатой, раздвинулось для меня, казалось в бесконечность — внутренний взор наполнили мириады синих огней. И, ошеломлённая этой переменой, я долго не могла прийти в себя, как тот самый человек, блуждавший по тёмным пещерам и попавший на поверхность в ясный солнечный полдень.
Моё состояние безмятежного счастья и радостного ликования было нарушено вторжением безжалостной реальности.
— Катон: Онидоро!
Услышав чей-то голос, я не раздумывала. Пальцы сложились в Ин концентрации и я, мгновенно сформировав чакру, ударила рукой в пол.
— Дотон: Дорьюхеки!
Направляемый моей волей, вокруг меня из земли выскочил широкий каменный вал, закрывая меня от всего мира. И за те считанные мгновенья, что срабатывало дзюцу, что множество горячих красных комков чакры бились в поставленную мною стену, я смогла наконец прийти в себя и увидеть, наконец, новый свет чакры, показавшийся в этой комнате. Мне следовало отругать себя за то, что я первым делом не проверила окружающее пространство, что расслабилась, обрадовавшись возвращению чакры. Ведь я продолжала находиться среди врагов, ублюдок мог оказаться не настолько самонадеянным, чтобы решить, что справится со мной в одиночку.