Шелковый тревожный шорох
Шрифт:
– Ну, нет, учет должен быть точным, – не согласилась Василиса. – Эта мышка, выходит, четвертая, а Изольда тогда – пятая. А Наташка – шестая, и странно было бы, если б ей больше всех повезло.
– Это почему?
– Шестерка – несчастливое число, число дьявола.
– Наташка – это номер два и номер шесть, – подсчитывала Людмила Петровна, – Галина – номер три, Мышка – четыре, Изольда – номер пять… А что ж ты номер первый пропустила?
– Ну, тут особый случай. Трагедия, можно сказать. Номером первым в этом стаде страусих была Светка. Он со Светкой в одном классе учился. Она Гену, грубо говоря, бортанула. Пока парень
– Как убили?! – ахнула Зоя Васильевна.
– Да так. Шла домой с работы, фонари не горели, все перебила шпана местная. В темноте ее и догнали. Немного до дома не дошла То ли ограбить хотели, то ли изнасиловать. А она, видать, сопротивляться вздумала. Или, может, помешал кто, спугнул. Не ограбили и не изнасиловали, сумка чуть в сторонке валялась, и в сумке – кошелек с зарплатой. Утром ее нашли.
– А что же Генка? Он что, не искал ее, не встречал?
– Он сутки дежурил. Как раз утром вернулся, а ее уже нашли. Его дома милиция ждала.
– Поймали убийц?
– Нет, не поймали. Как на грех, дождь ночью шел, все следы смыл. Гена долго тогда переживал! Любил ее. Холостяковал все, да природа свое берет. Молодой же еще мужик, сорок три ему. И трудно одному, и в дом хозяйка нужна. Родня далеко, родителей похоронил. Вот такая чуча. Хороший посол, – кивнула она одобрительно Люсе, отправляя в рот соленый груздочек. – Быстро ты научилась, однако.
– Так воблу же всю жизнь солила! – польщенно отозвалась Люся.
– А почему Страус? – заинтересовалась Зоя Васильевна. – Гены, которых я знаю, сплошь все Крокодилы.
– А он и был Крокодилом, до тех пор, пока Вася в наши края на жительство не перебралась. А как перебралась, так Генка превратился в Страуса.
Василиса запунцовела.
– Он толстый, – объяснила она как-то невразумительно.
– И какая же связь? – не поняла Зоя Васильевна.
– У него нет детей! Ни от кого!
– Ну и?..
– Ну, я читала, что от толстых страусов птенцы не рождаются. Яйца у страусих получаются какие-то бракованные.
– Ты думаешь, из-за этого? – недоверчиво протянула Чуча. – А вот взять, скажем, Батона, он не сильно толстый, а детей с Валькой у них тоже нет.
– Да ничего я не думаю! Ляпнула тогда просто!
– Ляпнула она! А мы тут головы сломали, с чего это «Страус»? Вот я – Чуча, так тут все понятно. А то – Страус!
– Так вы… знаете?.. – прямо-таки багровой стала Василиса.
– Как же мне не знать, если меня уже и в глаза Чучей называют!
Татьяна Семеновна снисходительно усмехнулась.
– Всю жизнь я Ельциншей была, – обернулась она к Зое Васильевне. – А то иногда еще и Наиной назовут. А как Вася поселилась в Ильменске, стала я Чучей. У Васи язычок острый, скажет – как припечатает. Прямо талант на прозвища! Она у нас, можно сказать, крестной матерью для улицы стала.
Василиса скромно опустила глаза долу.
– Да мне-то и не обидно, я человек не-по-ли-ти-зи-ро-ванный, – со вкусом выговорила Чуча (любила, видать, высокий слог, или же от телевизора не отлипала, но,
– Вы ему не говорите! – попросила багровая Василиса.
– Не скажу, – легко пообещала Чуча.
– И другим тоже, а то ведь передадут ему!
– Ладно, и другим, – вымолвила она с некоторой заминкой.
Интересно, сдержит ли слово?
– Люся, а вы-то кто же? – заинтересовалась Зоя Васильевна.
– А они у нас Комарами стали, сразу как приехали – проинформировала Чуча, опередив с ответом Людмилу Петровну. – Или ты, Вася, и для них припасла что-нибудь? Втайне?
Василиса помотала головой – нет, не припасла, но глаз не подняла. Видно, была у нее в заначке другая кличка и для Комаров, но дружба налагала определенные обязательства.
– А кого ж ты еще окрестила? – смеялась Зоя Васильевна.
– А вот зачем далеко ходить? – ухмыльнулась Чуча. – Изольдин нынешний муж, так он у нас Прапоридзе!
– Почему Прапоридзе?
– Да все же на поверхности! – объяснила Василиса. – Всю жизнь прослужил прапорщиком, во внутренних войсках… Грузин… Кем же ему еще быть?
– Действительно, – согласилась Чуча.
– А вот – Батон? – подключился Толик. – Или – Дюндель?
– Ну, Батон у нас какой? Блондин, прямо-таки альбинос, румяный, пухленький. Глазки темные – изюминки. Фамилия – Хлебников. Все же на поверхности!
– Действительно! – уважительно повторила Чуча.
– А Дюндель? – не унимался Толик.
– А у Дюнделя нос даже для кавказского мужчины, каковым у нас является Тенгиз Гаезович Балоев, выдающийся.
– Так Рубильник или, там, Носорог?
– В наших краях так говорят про большой нос – с дюнделем!
– А в каких это ваших, Вася? Ты откуда сама-то? – заикнулась Зоя Васильевна.
– Я-то? Ох, я издалека!
Василиса ушла от ответа и на этот раз. Никак не могли допытаться ни Люся, ни Зоя, с которой, вроде бы, Василиса сдружилась, ничего про ее прошлую жизнь, до появления ее в Ильменске.
– Ну, если следовать твоей системе, то ты должна быть Почтальоншей? – попробовала угадать Зоя Васильевна (девушка работала на почте). – Тебя-то как нарекли?
– Тепло!
– Тогда… почтарка?
– Горячо!
– Ну, уж я и не знаю…
– Почтарь.
– Да почему же в мужском роде?!
– Ну так Васька же! Должна же быть какая-то хохма в прозвище!
Еще пару лет назад супруги Комаровы, как и Зоя Васильевна, проживали в маленьком – сто тридцать тысяч населения – поволжском городке Артюховске. Коренные артюховцы, потомственные волжане, они и помыслить не могли, что на старости лет окажутся на Южном Урале, в таком же маленьком городке под названием Ильменск, раскинувшемся на берегу потрясающей красоты озера и окруженного горами. Причиной тому стали проблемы со здоровьем у Анатолия Михайловича: сердечные дела, начинающаяся астма и еще кое-что… Букет, словом.