Шеломянь
Шрифт:
Князь и бояре отошли от распахнутых ставень, и Аль-Хазред встал у оконного проема. На спутанные волосы араба падала снежная крошка, покрывая темные пряди горестной сединой. Колдун зябко поежился и зашептал себе под нос что-то непонятное. Ольстин Олексич пытался подслушать, но вскоре оставил это занятие, так и не разгадав, на каком языке заговорил араб.
Аль-Хазред держал руки ладонями вверх на уровне груди. Князь Святослав заметил, что снежинки не долетают до ладоней араба, тая на высоте двух пядей от них. Ладони приобрели багровый цвет, словно
Над ладонями Аль-Хазреда начал светиться воздух. Золотистые искорки появились невесть откуда и закружились над вытянутыми вперед руками. Князь прищурил глаза и разглядел, что искорки на самом деле были крошечными, ростом не больше человеческого ногтя, человечками, отплясывавшими в морозном воздухе веселый танец. Пляска воистину была зажигательной, на рукавах халата Аль-Хазреда стали плавиться золотые нити.
Непостижимым образом число человечков постоянно возрастало, и вскоре над ладонями Аль-Хазреда кружился большой хоровод. Огненные карлики не знали понятия верха или низа, и хоровод принял не привычную на земле с ее притяжением форму кольца, а подобие сферы, несколько сплюснутой на экваторе.
Из глубины покоев, с той стороны, где неясно поблескивали позолоченные двери, потянуло холодом. Казалось, что в княжеских хоромах разгулялся сквозняк. Но гулял он на редкость деликатно, осторожно огибая слабые язычки пламени, из последних сил державшиеся за пропитанные маслом фитили светильников.
Ветер боком обошел князя Святослава, ощутимо ударив в лица бояр, так что у Ольстина Олексича выступили слезы на глазах. Ковуй смахнул нежданную влагу с ресниц, удивляясь, как посветлело в покоях.
Новым источником света стала призрачная рука, выросшая у рыжего шара, вращавшегося над ладонями арабского колдуна. Рука была живой, ее пальцы шевелились, пытаясь схватить сплетенных в воздушный хоровод огненных карликов. И она не могла принадлежать не только человеку, но и какому-либо животному, известному на Руси. На ней росло четыре пальца, два сверху и два снизу, соединяясь на манер рачьих клешней. Пальцы заканчивались треугольными когтями, отливавшими в свете воздушного хоровода темным глянцем.
Когти хищно впились в оболочку огненной сферы, сминая ряды золотистых карликов, и пальцы висевшей в воздухе дымчатой руки чудовища вывернулись, швырнув горящий шар наружу из окна.
Затем пальцы втянулись внутрь ладони, словно черви в землю после дождя, и сама рука сложилась сама в себя, растворившись в небытии, откуда и пришла незадолго до этого, вызванная в явь заклинаниями, творимыми Аль-Хазредом на неведомом языке.
А на дворе перед хоромами киевского князя занималось зарево пожара. Забывший о сне, усталости и возрасте князь Святослав с недоумением и тревогой смотрел на пожиравший сани огонь. Пламя тянулось кверху, и низкое гудение сопровождало пожар. Хватило нескольких минут, чтобы саней не стало, на их месте ветер крутил сажу, укрывая ею белую накидку снега на утрамбованной полозьями дороге к сеням.
– Я всегда считал
– Вопрос в цене, – нерешительно сказал Аль-Хазред, уставившись в глазурованные плитки пола.
– Назови свою, тогда и решим.
– И не забывай, с кем собираешься торговаться! – зашипел Ольстин Олексич.
– Киевский князь не торгуется, – поправил боярин Роман.
Ольстин Олексич подумал, что Роман Нездилович не так прост, как кажется. Злопамятство – качество, необходимое для человека во власти. Зло забывать нельзя, а то рискуешь навлечь на себя еще большие напасти. Роман Нездилович не простил Ольстину Олексичу того, что на переговорах чувства возобладали над невозмутимостью. И нашел возможность нанести ответный удар.
– Мне нужна одна вещь из княжеского имущества, – вкрадчиво сказал Аль-Хазред. – И еще мне нужны письменные гарантии, что князь Святослав отдаст ее. За это я готов перейти на службу Киеву во время войны с половцами.
– А какие гарантии ты можешь дать мне?
– Здравый смысл. От Кончака я потребовал то же самое, но при осаде, особенно если половцы будут вынуждены прибегнуть к моим услугам, в городе неизбежен пожар. Кто даст ответ, не сгорит ли в нем то, что мне нужно? В случае же твоей, великий князь, победы, я могу быть уверен, что она целой и невредимой перейдет в мои руки… Если, конечно, на то будет воля несравненного правителя.
Ольстин Олексич отметил про себя, как при последних словах араб вспомнил о роли, которую играл, и с сугубо делового тона перешел на униженный шепот.
«Да тут собрались отменные хитрецы!» – обрадовано решил Ольстин Олексич, любивший хорошую интригу больше всего на свете. Перед Черниговом открывался ряд заманчивых перспектив, и их стоило обстоятельно обдумать на досуге.
– Так слушай мою волю, – величаво сказал Аль-Хазреду киевский князь Святослав Всеволодич.
В конце февраля морозы неожиданно сменились оттепелью. Снег осел и покрылся твердой ледяной коркой, сильно затруднявшей путь и без того ослабленным за голодную зиму половецким коням и быкам. Сани, на которых везли тяжелые осадные машины, пришлось вытащить на берег, так как по речному льду стало небезопасно передвигаться.
На берегу небольшой реки Хорол раскинулся лагерь Кончака.
Сам хан только что слез с коня и подошел к покрытым инеем катапультам и баллистам, вокруг которых хлопотала прислуга.
– Способны ли они еще стрелять? – недоверчиво спросил хан, осматривая затвердевшие канаты и кожаные ремни на осадных машинах.
Подошедший толмач залопотал по-арабски, переводя сказанное инженеру Инанчу. Желтолицый и узкоглазый кидань закивал в ответ, и колокольчики, пришитые к конической шапке строителя, мелодично звенели, сопровождая негромкий голос Инанча.